Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 1

Надежда Ѳедоровна скользнула съ постели и неожиданно очутилась у ея ногъ:

— Вы, чистая, святая, вы не поймете!.. воскликнула она, обнимая ея колѣни и прижимаясь къ нимъ своимъ истерзаннымъ лицомъ; — я не достойна дышать съ вами однимъ воздухомъ… мнѣ мѣста нѣтъ болѣе здѣсь… я уйду… уйду!..

— Вы больны, милая, у васъ горячка начинается, я пошлю сейчасъ за докторомъ! молвила княжна, пробуя поднять ее съ пола.

— Нѣтъ, умоляю васъ, никакой докторъ мнѣ помочь не можетъ!.. Она сама вскочила на ноги, но отъ слабости чуть не упала опять… Княжна довела ее къ креслу у окна; она опустилась въ него, безсильная и безмолвная, уронила голову на грудь, и долго оставалась такъ, безъ словъ, безъ движенія…

Она мучительно переживала мучительную ночь, измѣну любимаго человѣка, торжество и глумленіе своей соперницы, все это «безуміе свое и позоръ»… Но въ то же время перезрѣлая дѣва испытывала какую-то ѣдкую сладость въ чувствѣ этой муки, она словно любовалась этимъ «позоромъ» своимъ. Воспитанная на нездоровомъ чтеніи французскихъ книжекъ той эпохи, исполненная воспоминаній всякихъ трескучихъ фразъ и обрывковъ болѣзненныхъ мыслей, которыя заносила она изъ этихъ книгъ въ завѣтныя тетрадки, она теперь съ какою-то гордостью думала о томъ что и у ней свой романъ, — она двадцать лѣту сряду мечтала о немъ, — что и на ея долю выпало «роковое, трагическое горе»… Какъ отнестись къ этому горю — вотъ въ чемъ состоялъ для нея вопросъ въ эту минуту. Очутившись послѣ обморока одна въ саду съ Ашанинымъ, она разыграла роль раненой львицы, призывая небесные громы на голову своего «коварнаго искусителя», обѣщая ему мщеніе на этомъ свѣтѣ и вѣчную кару на томъ, но убѣдившись что ни единая изъ ея угрозъ не пронимала его и что «коварный искуситель», смиренно опустивъ голову, поглядывалъ на нее такъ что вотъ вотъ сейчасъ и фыркнетъ ей въ носъ неудержимымъ смѣхомъ, она кинулась отъ него со всѣхъ ногъ въ свою комнату, и разрыдалась со злости до истерики… Придя въ себя во второй разъ въ объятіяхъ Лины, она забыла о раненой львицѣ и почувствовала себя Магдалиной, самобичующеюся у ногъ «чистаго, святаго существа»… Теперь наступало третье воплощеніе «трагическаго горя» дѣвицы Травкиной. Оберманъ, Лелія [30] Романъ Ж. Санда. , мрачные образы литературы разочарованія возставали въ ея головѣ… «Да, гордость въ страданьи!» рѣшила она, и словно вся озарилась этою мыслью: подняла голову и, улыбаясь своею обычною, презрительною улыбкой, — она, считала необходимымъ презирать самую себя въ эту минуту, — обернулась на княжну:

— Скажите, заговорила она, — я вамъ кажусь очень безумною?

— Мнѣ кажется, у васъ… былъ лихорадочный припадокъ, отвѣчала Лина, нѣсколько удивленная этою перемѣной тона, — и вамъ бы нужно было…

— О, я перенесу, я перенесу! не дала ей договорить та, — я буду сильна, я останусь…. Я въ безпощадной битвѣ жизни!..

И. словно эта отпущенная ею фраза придала ей, дѣйствительно, силъ, она бодро поднялась съ мѣста:

— Я васъ прошу, Лина, забыть все… что происходило сейчасъ! Все это не стоитъ вашего вниманія!.. Это, какъ говоритъ Гамлетъ, примолвила она съ дѣланною шутливостью, — одни лишь «сны мои, мои злые сны!»…

Княжна взглянула на нее, и поблѣднѣла.

Ей вспомнилось вдругъ что сегодня вечеромъ «они отыграютъ Гамлета», — и затѣмъ «все кончено!»…

— Сегодня наше представленіе! вырвалось у нея съ глубокимъ вздохомъ.;

— Да!.. Мое прощанье со свѣтомъ! театрально произнесла, въ свою очередь, Надежда Ѳедоровна, и закрыла глаза себѣ рукою.

Но слова эти прошли мимо ушей Лины; она думала въ эту минуту: «а завтра, что же завтра будетъ?»…

— И какое ей до меня дѣло! желчно сказала себѣ компаньйонка, не дождавшись того восклицанія ужаса и печали, которымъ, по ея мнѣнію, должна была непремѣнно отвѣтить Лина на извѣщеніе о томъ что она, Надежда Ѳедоровна Травкина, собирается «сегодняшнимъ вечеромъ прощаться со свѣтомъ». — Извините меня, княжна подчеркнула она, — я сегодня какая-то растерянная… забыла принести вамъ мое поздравленіе со днемъ вашего рожденія!..

— Ахъ, да!.. Благодарю васъ, милая! выходя изъ своей задумчивости проговорила Лина и опять участливо глянула ей въ лицо;- вамъ легче теперь стало?

— Легче, гораздо легче! Не заботьтесь обо мнѣ, прошу васъ! Я право не стою того чтобы вы изъ-за меня лишали себя сна. Не довольно интересный субъектъ для этого, домолвила дѣвица Травкина все съ тою же презрительною улыбкой по собственному адресу; — отправляйтесь въ свою постельку и постарайтесь заснуть покрѣпче! Вамъ предстоитъ сегодня тяжелый день!..

— Не позвать ли вамъ горничную? спросила княжна.

— Нѣтъ, нѣтъ, не нужно, ничего не нужно! Я васъ сама провожу въ вашу спальню. Я вамъ сказала, — я сильна… Envers et contre tout! примолвила она почему-то по французски, моргнувъ своими подслѣповатыми глазами.

Она, дѣйствительно, отвела и уложила въ постель Лину и, поцѣловавъ ее въ щеку, проговорила, натянуто смѣясь:

Княжна тихо улыбнулась ей со своей подушки…

Надежда Ѳедоровна вернулась къ себѣ, заперла за собою дверь спальни, и мрачно договоривъ себѣ, сама не вѣдая къ чему:

повалилась опять на свою кровать, и залилась новыми, нескончаемыми слезами… Увы, дѣйствительно, какъ говорилъ Ашанинъ, «слезъ у нея было много». Но на этотъ разъ это были искреннія, — горькія и тихія слезы. Объ Оберманѣ и Леліи она уже не думала…

Княжна начинала засыпать когда кто-то, послышалось ей, осторожно подавивъ замокъ двери изъ корридора, вошелъ въ ея кабинетъ.

— Кто тамъ? Она приподняла голову.

— Я, ваше сіятельство, отвѣчалъ голосъ ея горничной.

— Что такъ рано, Глаша?

— Извините, княжна, отвѣчала та, входя въ спальню, — я полагала, вы еще почивать изволите… Хотѣла къ вамъ на столикъ поставить…

— Что такое?

Глаша подошла къ постели, держа обѣими руками большую плетеную, крытую корзинку, обвязанную голубыми лентами:

— Супризъ-съ!.. Честь имѣю поздравить со днемъ вашего рожденія!..

— Это ты меня даришь, Глаша? вскликнула удивленная Лина.

— Помилуйте-съ! ухмыльнулась дѣвушка, — всѣмъ сердцемъ желала бы, да не при моихъ достаткахъ… Это отъ молодаго графа, что вчера пріѣхали, поспѣшила объяснить она, опуская глаза, но изъ-подъ опущенныхъ рѣсницъ лукаво метнула взглядомъ на княжну.

— Отъ молодаго графа? повторила сжавъ брови Лина, — что это значитъ?… Какъ ты это получила?..

— Мнѣ-съ еще съ вечера мусью Витторіо приказали поставить къ вамъ на столикъ, пока еще вы не проснулись. Сказали, на случай вы спросить изволите, что отъ молодаго графа проздравленіе вамъ со днемъ рожденія… Это изъ Москвы, отъ Файе конфеты, я знаю-съ, добавила Глаша съ самодовольнымъ видомъ;- въ плетушкѣ бобоньйерка богатѣйшая, а въ ней конфетъ фунтовъ десять, больше будетъ-съ, насилу держу!..