Владислав Титов - Ковыль - трава степная

"Разве я виноват, что родился рыжим, а она такой красивой? - думал Женька. - Умереть бы, что ли? Вот трахнет молния - и крышка... Пусть тогда плачет и бегает с цветочками на кладбище!"

Женька представил, как он лежит в гробу в новом сером костюме, волосы его из рыжих превратились в черные, весь он тихий, спокойный, но очень красивый и мужественный, а у его безжизненных ног вся в слезах сидит Наташка и не отрываясь смотрит на него. Потом подойдет Витька Тарасов, отпихнет ее и скажет:

"Ты недостойна этой чести - сидеть рядом с ним! Это был великий человек и мой лучший друг! - Сожмет кулаки, сощурится и страшным голосом крикнет: Это ты погубила его!"

И все девчонки из ихнего "А" и даже из соседнего "Б" громко заплачут, и мальчишки не смогут утешить их.

Наташку не пустят на кладбище провожать его в последний путь, но она с воплем прибежит и прыгнет в могилу за его гробом и будет истошно кричать: "Закопайте и меня вместе с ним! Я не хочу жить без него! Закопайте меня, ради бога!"

Но гроза не "трахнула", и Наташке не пришлось носить цветы на его могилу. Зато на другой день он получил порядочный нагоняй от Веры Алексеевны за самовольный уход с уроков без уважительных причин. Она так и сказала перед всем классом: самовольный, беспричинный, трусливый побег...

Вот и найди тут справедливость! Человек чуть того... можно сказать, на краю гибели стоял, а она - "беспричинный". Да хотя бы эта самая причина не хихикала! А то сидит и... Подумаешь, смешно ей! "Ха-ха! Умираю от смеха! Держите меня!" - мысленно передразнивал он Наташку, стараясь раззадорить в себе справедливый гнев против такой вопиющей несправедливости. Сама на прошлой неделе отхватила двойку по химии, так нюни распустила, а тут... весело стало!

Вспомнились все грехи и промахи Наташки вплоть до седьмого класса. И то, как она потеряла тетрадку по геометрии, а сказала, что у нее ее украли, и то, как убежала с урока истории, потому что не выучила про Троянскую войну, и как прорабатывали ее на собрании, а она, как маленькая,

ревела и просила прощения. И вообще она скандалистка и плохой товарищ, с которым в войну и в разведку-то никто не пошел бы. С Лидой Кулешовой не дружит, а с ней все дружат, и никогда не дает списывать домашние задания. А если уж приглядеться повнимательнее к этой персоне, то и ничего красивого в ней нет. Нос какой-то такой... Уши торчат, а глаза так совсем раскосые. Мать с отцом наверняка ее не любят, и, несомненно, она не помогает им и не слушается их. После окончания школы она конечно же никуда не поступит, и на работу ее нигде не возьмут, потому что кому нужен работник с таким вздорным характером и совсем непривлекательной внешностью?

В Женькиных глазах вставал человек, характер которого состоял из одних пороков и несообразностей. Уму непостижимо! Как ее только земля держит! А она еще осмеливается смеяться над ним!

Казалось, он сейчас же, немедленно должен встать и под визг и крики всего класса просто растерзать ее. Но... это только казалось. В действительности же чем больше он отыскивал предлогов для злости, тем дальше уходила эта злость. Да и недостатки вдруг переставали быть недостатками и непонятно превращались в такие достоинства, каких не было ни у кого из девчонок.

Она сидела на первой парте, в левом, к стене, ряду. У нее были смешные косички, всегда почему-то торчащие в разные стороны. Но никто из мальчишек никогда не осмеливался дергать за них. Когда Наташка отрезала косы, Генка, этот доморощенный Пифагор, обозвал ее стилягой. Так и написал на синей промокашке крупными буквами: "НАТАШКА СТИЛЯГА!"

На перемене Женька подрался с ним. Подошел и, испепеляя его взглядом прищуренных глаз, загадочно спросил:

- Хохмач-самоучка, да? Эксцентрик на шпагате, да? А на гашнике плясать можешь, нет? - И, размахнувшись, закатил ему оплеуху.

Витьке Тарасову пришлось разнимать их. И потом весь класс, кроме Витьки конечно, долго считал его "ненормальным психом" - бросается ни с того ни с сего в драку.

Одна Наташка, кажется, знала, вернее, догадывалась о причине драки. Знала и преследовала Женьку насмешливой улыбкой. Страшась этой улыбки, он глубоко спрятал свою пылкую любовь к школьной подружке и ни словом, ни жестом не выдавал ее. И только потом... Но до этого "потом" были целые месяцы молчаливых вздохов, "беспричинной" грусти, с уставленными в одну точку и ничего не видящими глазами.

Эх, Наташка, Наташка...

Тучи собирались к дождю, в избе серело, Евгений подвинулся ближе к окну и оперся о подоконник. Он любил перечитывать письма не спеша, с остановками и раздумьями, припоминая все детали, связанные с получением каждого письма. И разворачивал он их медленно, умышленно растягивая удовольствие.

"Здравствуй, Женя! Почему ты молчишь? Не мучь меня, Женечка. Я не знаю, что думать. Может быть, ты получил вызов из училища и уехал сдавать экзамены? Все равно ты должен был бы написать. Не превращай своим молчанием весь мир в пустыню. Без твоих писем он пуст для меня. Это бесчеловечно.

Когда ты не пришел на вокзал проводить меня, я очень рассердилась. А потом подумала и решила: ты был прав. Я бы не выдержала и расплакалась. Но ты умница у меня".

После, на другой же день, он клял себя и не мог простить своей позорной слабости. Женька ходил сзади вокзала, из-за угла видел Наташу, ее родителей: высокого строгого отца, толстую, приземистую, с Наташкиным носом и бровями мать и маленького конопатого карапуза, вертевшегося около них, очевидно ее братика. Ему очень хотелось подойти к Наташке, но рядом были ее родители, и робость сковала его.

Женька видел, как щурила Наташка глаза, напряженно всматриваясь вдаль, туда, откуда должен был появиться он, и все была какой-то взволнованной и грустной. А когда они стали заходить в вагон, он уже было совсем решился подбежать к ней и вышел из своего укрытия, но почувствовал, что дрожат ноги и руки, лоб покрылся испариной, на глаза навернулись слезы, и опять спрятался.

Когда поезд тронулся, Наташка высунулась из окошка и все махала, махала белой маленькой рукой, и Женька понял, что машет она просто так, никому и вместе с тем всем подряд: и людям, и земле, и домам, и больше всего ему, конечно, хотя и не подозревает, что он здесь, и прячется неизвестно от кого, и клянет сам себя за это. Он опять хотел уже выбежать иа перрон, крикнуть: "Наташа!" - и помахать ей, но тут появился Витька Тарасов и безразлично спросилз

- Уехала?

- Уехала, - упавшим голосом ответил Женька и рассер-" днлся: - А ты чего тут крутишься?.

- Как чего? - переспросил Витька. - Через час мой поезд.

- Ой, прости, Витя, что-то у меня в мозгах заело. Я ведь и пришел тебя проводить, - соврал Женька.

- Оно и видно, что заело. Шуры-муры! - ни с того ни с сего сказал Витька и понимающе усмехнулся...