Сергей Максимов - Денис Бушуев

Вяхирев торопливо подошел к паровому инжектору, напитал котел и вернулся на прежнее место. Опять волны зашлепали по иллюминаторам, а наверху приглушенно загудел свисток. Вяхирев секунду подумал, лениво погладил сверкающий вал и, шмыгнув носом, оживленно спросил:

– Ну так будете слушать?

– Давай… – ответил за всех машинист. – Сто раз тебя просить, что ль?

– Вот, братцы… – Вяхирев оживленно поддернул штаны и обвел слушателей мгновенно посветлевшим взглядом. – Было это дело под Макарьевым, в селе Кожино. Сторона глухая, допотопная, лаптишки да онучки, народ хмурый, неприветливый, малокультурный, одним словом – староверы. А я тогда в плотовщиках числился, по Унже плоты сплавлял. И был начальник надо мной – Щукин, из Кожина, хороший мастер, но человек мелкий и темный. Вот как-то раз он мне и говорит: «Знаешь, Ваня, дочку я замуж отдаю. Приходи-ка и ты завтра на свадьбу. Оно, конечно, еретик ты и мордвин, и на свадьбу тебя негоже звать, ну да уж что там – будешь про мою доброту помнить…» Ладно. Пошел я на свадьбу. Запоздал маненько. Прихожу. Изба прокопченая, тесная, народу полно – ну прямо наказание. Кой-как пробрался к столу, сел. «Скоро ли, думаю, сигнал к выпивке подадут?» А гости все прибывают. Притиснули меня к какой-то столетней старухе. «Вот, думаю, ведьмы еще тут не доставало!» А и впрямь, старуха эта – чистая ведьма: нос крючком, глаза – щелочки, рот куда-то к чёрту провалился… Совсем я духом упал. Толкнул легонечко старуху, чтоб маненько посторонилась, и уж думаю – не смотать ли удочки да не податься ли до дому от такой развеселой свадьбы? Только глянь – входит в избу девица; толстенькая, беленькая, румяненькая, на щеках ямочки, а улыбнется: зубки – сахар! Мать честная! Меня аж в пот ударило!

– Тут ударит… – сочувственно мотнул огненной бородой машинист.

– Да ты постой! Главное впереди! – пообещал Вяхирев, воодушевляясь.

– Вот сажают мою красотку за стол и в аккурат супротив меня, ну прямо-таки нос к носу… А тут и молодых поздравлять начали. Водки – кот наплакал. Староверы водку не пьют, а православных мало. Все же кой-кому налили. Налили и мне стаканчик; да и красавица, вижу, не отказывается… Я – стрик! – на нее глазами, а она мне в ответ: стрик-стрик! Черненькие глазки – ну вишни настоящие! За столом шум пошел. Конечно, и я с девицей шутками перекидываюсь. Узнаю: вдовушка по первому году. «Шалишь, думаю, не уйдешь…» А между прочим, тем временем староверы крепились-крепились, да как начали водочку хлестать – за милую душу! Куда православным до них! Два ведерных кувшина самогонки приперли! Такое началось – аж изба ходуном ходит. Пересел я под шумок ко вдовушке поближе, за плечики обнял, начинаю уговаривать… Нет, говорит, с-избы выходить мне не можно, потому – родни, говорит, много: увидят, осудят… А вот, говорит, как спать поляжем, ты и приходи ко мне, да чтоб тихонечко, молчком…

– Так и сказала? – нетерпеливо воскликнул машинист.

– Ей-бо! так и сказала! Вот кончилася свадьба. Стали спать ложиться. Гостей хозяин по домам не распущает, с утра опохмелку сулит… А сторона та, братцы, говорю, глухая, и все-то там не по-людски делается. Принес хозяин свежей соломы, постелил ее на пол в кухне – вот те и постель! Мужикам – по правой стене, бабам – по левой. Вот легли гости, все пьяные-распьяные. Вдовушка моя так легла, что под боком у себя пустое место на аршин оставила, глазами показывает: «для тебя, дескать…». Эх, лежу я середь мужиков в уголку и не могу дождаться, когда гости позаснут! Слышу, похрапывать начали. А прямо надо мной, под иконами лампадка горит. Надо, думаю, светильник-то попритушить. Встал и эдак пальчиком надавил на фитилек – молчат гости, никто – ничего, лежат, похрапывают, темно – хоть глаз выколи. Подождал я еще с часок и – с богом – пополз в бабью сторону потихонечку… Нащупал вдовушкины ножки, местечко уготовленное мне на соломке нащупал да и лег…

Кочегар вздохнул. Словно судак, округлив рот, Красильников молча и зачарованно смотрел на рассказчика. Егор Чалкин поставил масленку на пол, достал из кармана трубку и насторожился. Невольно насторожился и Бушуев.

– Эх, братцы! – весело воскликнул кочегар, ероша волосы. – С лица та вдовушка красавица была, а огоньку в ей оказалось – как в потухшей топке. Я и так, я и сяк… Однако тут вдруг вдовушка лягаться начала, да не просто, а все норовит ударить побольней. Так и прогнала, чертяка! «Ладно. На первый случай, думаю, и того хватит. На первый случай спрос с мамзели, как с котла, который еще не закипел – поршней не двинет…» – и пополз я в свой уголок, лег рядом с каким-то дядей, задумался. Слышу – в бабьей стороне кто-то заворочался, встал, шлепает по полу, лампадку засвечает. Смотрю – старуха! та самая беззубая ведьма, что за столом со мной сидела. «Наверно, думаю, всё, старый чёрт, слышала, чтоб тебя…» А она – на колени перед иконой и близко эдак от меня зашептала: «Господи, прости мя, Господи, греховницу! Попутал меня лукавый, напоил зелием поганым, потом в образе мужеском приполз ко мне о полуночи и стал охальничать да насильничать, телеса мои ощупывать да в соблазны вводить… Так и согрешила, Господи! Так и согрешила на старости лет! Блуду предалась, яко отроковица…»

Последние слова кочегара потонули во взрыве хохота. Машинист от смеха чуть не упал со стула, Егор Чалкин сел на масленку и опрокинул ее, а Бушуев все силился что-то сказать и не мог – душили приступы смеха. Кочегар же, не давая им опомниться, продолжал выкрикивать, без улыбки и серьезно:

– И боже мой! Как я перепугался! Словно из горячего ковша ледяной воды хлебнул! И руки и ноги затряслись. «Вот так, думаю, налетел на экземпляр!»

– П-постой… п-постой… – умолял машинист, смахивая платком слезу. – Это… это… Да как же… как же ты перепутал-то?

– А дьявол их знает! – возмущенно взмахнул рукой кочегар. – Темно. Ни зги не видно… Только потом присела моя вдовушка, губы дрожат и такая обида у ей в лице – ужасти! Да как кулаком мне погрозит! Тут уж я не вытерпел, вскочил и – к старухе. «Вот что, говорю, божий ты одуванчик: ты у Господа пощады не проси – не будет тебе пощады! За такое дело на том свете черти с хреном тебя сожрут, несоленую!.. Так и запомни!»

На трапе показались тощие ноги капитана Лазарева.

– Эй, ду́хи! Чего грохочете?

Смех разом стих.

Не спускаясь вниз, капитан осведомился:

– Бушуева случаем нет у вас?

– Здесь! – крикнул машинист.

Бушуев подошел к трапу. Капитан пригнулся.

– Слушай, Бушуев… поди-ка ты к штурвалу. Сейчас к барже подходим. У Каширина – сам знаешь – глаза плохи. Поди, брат!

– Есть!

На верхней палубе было холодно и темно. Накрапывал мелкий, как пыль, дождь. Свистел ветер. Лоцман Каширин, высокий и неповоротливый старик, охотно передал штурвал Денису, устало вытер лоб рукавом ватного бушлата, стряхнул брызги с вислых седых усов.