Г Владимов - Три минуты молчания

- Позора не оберешься! - опять заорал кеп. Он стащил шапку и стал перед "дедом", на голову ниже его. - Да у меня лысина во какая, видал? К ней уж ничего не пристанет!

- Что же ты кричишь? Я вижу плохо, но не глухой еще.

- Я не кричу!

- Кричишь. Ты себя не слышишь. А в рубке не кричат. А командуют.

Кеп спросил тихо:

- Что я, по-твоему, должен скомандовать? Что я скажу экипажу? Идем за компанию погибать?

"Дед" молча на него смотрел. Кеп себя постучал по лысине. Потом надел шапку.

- А чего? - вдруг спросил третий. - Парус поставим и рванем! Надо резко! Моряки мы или не моряки?

- Ты помолчи, - сказал кеп. - Если на то пошло, "поцелуй" на твоей вахте случился... Ты это помни.

- Где ж на моей?

- Помолчи, - сказал Жора.

Третий закутался в доху с носом и затих.

- Семеро их, - сказал "маркони". - Роковое, говорят, число. Мотоботик, поди. С автомобильным движком. Кеп подошел к радиорубке.

- Ты что там с ним перестукиваешься? А базу не ищешь.

- Он же с ней на одной волне работает.

- Ты тоже ему чего-то стучишь, я слышу.

- Уже нет.

- Позывные свои небось сообщил ему?

- А как же не назваться? - спросил "маркони". - Он бы мне и координаты не сообщил.

- Вот он теперь в журнале и запишет: восемьсот пятнадцатый от меня "SOS" принял. А не пришел. На

кой ты с ним связался? Мог же ты его не услышать.

"Маркони" к нему повернулся вместе со стулом:

- Но мы же его услышали.

- Сами полные штаны нахлебали. Имеем право никаких сигналов не принимать.

- Но мы же его приняли!

Кеп не ответил, отошел. В трубе опять свистнуло.

- Нету, нету связи, - сказал кеп в трубу. - Да и чего людям надоедать. Делают, что могут... Да я не нервничаю. Это тут некоторые... Шотландцу вот хотят помогать... Я и говорю: ополоумели.

"Дед" вдруг шагнул к нему, отодвинул, сграбастал трубу обеими руками:

- Слушай-ка, Родионыч. Это Бабилов с тобой... Не гнети человека. Я с тобой не собирался говорить, нам не о чем, но приходится. Не гнети ты его. Он себя потерял - с тех пор как ты на судне. Зачем ты из него дерьмо делаешь? Я тебя прошу, и все тебя просят...

Труба не дослушала, заверещала. "Дед" поморщился, взял у кепа свисток и заткнул ее. Труба тут же свистнула. Тогда "дед" вынул свисток и вместо него затолкал ветошь, которой он руки обтирал.

- Грубый ты, - сказал кеп. - Ты хоть кого-нибудь уважаешь?

Я вспомнил про компас - картушка у меня сильно залезла вправо - и завертел штурвалом.

- Ты что, матрос? - спросил кеп. - Ты лево не ходи. Так и вожак порвать недолго.

- Есть не порвать.

"Маркони" опять искал базу: "Я восемьсот пятнадцатый, как слышите?", а когда она откликалась, и мы все замирали, и кеп кидался в радиорубку, вдруг снова влезал шотландец со своей морзянкой и щебетал, выстукивал. Три точки три тире - три точки. Спасите наши души!* Три точки - три тире - три точки. Мне страшно, несет на скалы, глубина под килем... координаты... Я зову вас, а вы не откликаетесь!

* Сочетание "SOS" не содержит никакого шифра. Все расшифровки - как английские: "Save Our Souls" ("Спасите наши души") или "Send Our Succour" ("Пошлите нам помощь"), так и русская: "Спешите Оказать Содействие", придуманы позднее, чем был установлен этот сигнал, выбранный лишь потому, что он легко распознаваем среди других и достаточно несложен, чтоб его мог отстучать любой член экипажа, даже не знающий азбуки Морзе, - разумеется, его координаты в этом случае устанавливаются только пеленгованием.

Они, наверное, тысячу раз проходили под этими скалами, знали, что их ждет. И, наверное, все надежды уже потеряли. Тут ничего не поделаешь. И ангел не явится, и чайка не прилетит. Просто рука у ихнего "маркони" сама выстукивала: три точки - три тире - три точки.

Потом все смолкло. Но это не шотландец умолк, это наш "маркони" перешел на шестьсот метров, потому что была уже четверть четвертого и стрелка снова пришла в красный сектор.

Там он опять защебетал. Его слушали целую минуту. Потом заговорила береговая:

- Примите радио шотландского траулера. Всем, кто пытался нас спасти. Вы сделали все, что могли. Мы понимаем. Мы всем вам желаем счастья. Передайте приветы нашим близким.

И никто на это не откликнулся. Это правда, у всех были карты.

Кеп встал против окна, заложил руки за спину. По стеклам ляпало пеной, потом снегом и снова пеной.

Я сказал:

- Их там уже нету, сетей.

И почувствовал, как у меня задрожали ладони на шпагах. Все, кто был в рубке, уставились на меня. Кеп спросил:

- Почему думаешь?

- Он вожаковый, - сказал Жора. - Ему видней.

Кеп смотрел на меня:

- Ты что, трос пощупал?

-Да.

- А чем ты его щупал? - спросил Жора. - Не топориком?

Я сказал:

-Да.

- То-то слышно было, - сказал Жора, - по капу звездануло.

Кеп снял шапку, вытер ею лицо. Он даже вспотеть успел в один миг.

- Почему же молчал?

"Дед" за меня ответил:

- Николаич, он тоже страху подвержен.

- Ты знаешь, - спросил кеп, - что ты под суд пойдешь?

- Знаю.

- И что я с тобой вместе?

- Когда рубил - не знал.

"Дед" сказал:

- Он правду говорит.

- Ну что, вместе посидим. На одной скамейке. Как думаешь, веселей нам вдвоем будет? - Кеп снова надел шапку. - Поверни пароход носом по курсу. Пойдем, как люди. Клади лево руля.

Я положил. "Дед" переключил телеграф на передний. Рубка накренилась почти отвесно - когда мы повернулись лагом, - потом выровнялись.

- Одержи, - сказал кеп. - Вот так. Спасибо, рулевой. А теперь выйди к собачьим чертям из рубки. И чтоб я тебя больше никогда в ней не видел.

- Выйди, - сказал "дед".

Жора-штурман принял у меня штурвал.

- Разбуди там Фирстова.

Когда я выходил, кеп сказал "деду":

- Ты еще про шотландца заикаешься. А мы и без сетей-то, оказывается, не выгребали...

Я шел напрямик, от волны уже не спасался. Даже подумалось: а пусть смоет к чертям. Вот именно, к чертям собачьим. Меня еще с вахты не выгоняли.

В кубрике еле светился плафон. Карты валялись на полу. Не знаю, чем они там кончили, Турка с Серегой, кто кого.

Я растолкал Серегу, он сказал: "Ага, сейчас иду" - и опять заснул. Я его стащил с верхней койки на стол. Он покачался, спросил с закрытыми глазами:

- Идем куда-нибудь?

- К базе.

Я сунул ему в зубы папиросу и зажег. Он затянулся и совсем очухался, стал одеваться. Я его выпроводил и полез к себе в койку.

- Сень, - вдруг спросил Митрохин, - что там на мостике говорят: потонем мы?

Тут я немножко взбесился:

- А что на мостике, больше твоего знают? Свой "голубятник" не работает?

Он не обиделся. Сказал мне печально:

- А я, знаешь, письмо нашел в телогрейке. Свое, домой. Хотел на базе отдать и забыл.

- Ну, братана ты хоть встретил.

- Да. С ним-то я попрощался. А баба письма не получит.

- Ты спи давай. Хочешь - я свет вырублю?

- Не надо.

- Ты ж не заснешь со светом.

- Я и так не засну. А со светом все-таки легче.