Антон Алеев (Алексеев) - Подорожная вечности

И он продолжал жить, прекрасно отдавая себе отчет, что это ненадолго, что он, быть может, последний человек на земле, конечно, обречен. На очень скорую смерть. Полного одиночества не сможет выдержать никто. И что рано или поздно наступит час полного отчаяния и… все закончится…

Где–то квакнула лягушка. Виктор машинально глянул по сторонам. Берега озера были пустынны и безмолвны. Темно–зеленая вода на мелководье неприятно лоснилась илом. Кое–где появлялись расходящиеся круги то ли от играющей рыбы, то ли от незаметных насекомых.

Чертыхнувшись, Виктор смотал удочку и побрел к дому, невесело насвистывая незамысловатый мотив. С озера донесся женский смех, и только сделав несколько шагов, Виктор замер, как вкопанный, и стремительно обернулся. Темное зеркало озера не подавало никаких признаков жизни. С участившимся дыханием, Виктор осматривал берега в надежде увидеть что–нибудь новое . Хотя какая могла быть надежда?

Все было пустым и впустую.

Естественно, он пытался задумываться, каким образом и почему это с ним произошло. Кто, как и для каких целей оставил его посреди апокалипсиса в живых. Оставив зачем–то медленно умирать наедине с собственными мыслями. Но чем дальше он размышлял, тем больше терялся смысл постановки вопроса таким образом. Неведомое было невозможно увязать с его жизнью. Жизнью обыкновенной и ничем особо не примечательной. Зато случившееся очень остро дало почувствовать всю важность и необыкновенную прелесть привычных вещей и действий, происходящих с Виктором, да и с любым другим, в прошлой жизни.

Спор с другом, вечернее чаепитие за общим семейным столом, мимолетно–заинтересованный взгляд, брошенный случайной незнакомкой, мысли о планах на завтра. И много–много другого. Того миллиарда мелочей, которые проносятся бешеным экспрессом мимо сознания. Бессмысленных и одновременно важных.

Виктор сидел «на панораме», выискивая в переплетении багровых сполохов другую истину, рисунок бытия, рассудок необъятной мрачности. Ураганы продолжали бушевать за стенкой купола с неослабевающей силой, Виктору даже казалось, с возросшей активностью. Он рассеяно перевел взгляд на землю у подножия прозрачной стены, и его просто захолонуло от увиденного. Там лежал желтый пластиковый рекламный жетон. Вернее, часть жетона. Стена врезалась в него сверху, отсекая большую часть. Часть слова, которая уцелела по эту сторону купола, была Виктору хорошо известна. Он уже двести раз видел ее. Там было написано «ЭЛЬД». Вернее, вчера было написано. Виктор смотрел на этот обрубленный рекламный проспект, и от волнения у него сводило мышцы живота. Сегодня на нем было написано «ЭЛЬДОРА»…

Виктор сидел в стареньком кресле посреди единственной комнатенки своего дачного домика, стараясь прогнать любые мысли. По помещению плавал легкий слоистый туман. То ли не рассеявшийся еще дым от его «трубки всего мира», то ли от этих самых мыслей, стремящихся материализоваться после выкуренного.

Нирвана накатывала постепенно и необязательно. Виктор расслабленно вытянул ноги, видя себя как бы со стороны — одинокого человека внутри квадрата прозрачных стен, уходящих вверх до самой бесконечности. Сам образ был удивительно четким, в отличие от окружающих предметов, которые стремились изменить свои черты, расплыться линиями.

Минут через десять, а может, и через час, кто знает, Виктор вернулся к двигательной жизни. Он взял с полки старенькую транзисторную «Спидолу» и в который уже раз принялся накручивать регулятор настройки. Тишина, как и в предыдущие попытки, была полной. Ни привычного потрескивания эфира, ни свиста — ничего. Полное и абсолютное молчание на всех волнах.

Виктор раздосадовано поставил радиоприемник на стол и отошел к окну. Вцепился руками в верхнюю раму, прижался лбом к стеклу.

И услышал.

Вначале шорох. Негромкий.

Потом шорох превратился в некий ритмичный хрип. Как будто нечто прорывалось сквозь треск.

Звуки исходили из–за спины Виктора. Он обернулся и увидел, что его приемник самостоятельно ожил. Бледно–желтым осветилась шкала настройки. Хрипа, раздающегося из динамика, стало меньше, а звука, наоборот, прибавилось, и он стал громче. Виктор боялся двигаться и дышать.

Через секунду сомнений не оставалось: из приемника звучала музыка. Настоящая песня:

И тогда Виктор заплакал…

Он сидел на берегу озера, у самой воды, и смотрел на воду. Темный безумный небосвод дарил иллюзию позднего вечера. Вода, как кривое зеркало, пыталась отразить хороводы беснующихся в высоте молний, и иногда это у нее получалось.

Он сидел, проигрывая в уме странную логику не связанных в обычной жизни событий, и удивлялся, насколько эта цепь становится важной для него. Теперь уже важной…

Купол рос.

Он двигался во все стороны. Виктор втыкал в землю вешки у самой стены купола, и через какое–то время стена отодвигалась. Причем вместо обуглившейся мертвой земли на новом месте росла обычная зеленая трава. Купол не только рос, он излечивал пространство. Возвращал его в предыдущий вид. Возвращал мир.

Виктору хотелось верить, что его купол не единственный, что в разных уголках его родного «шарика» так же плачут и мучаются в догадках другие люди. И другие купола тоже раздвигают границы, чтобы в конце концов слиться в единое пространство, которое теперь станет именоваться миром.

Он сидел на берегу, слегка оглушенный последними событиями, даже не пытаясь сосредоточиться.

Не хотелось ничего. Не хотелось решать, как не расплескать хрупкую надежду, не хотелось решать, что делать дальше. И впервые, наверное, за последние дни очень хотелось жить. Просто жить.

Он снова услышал отдаленный женский смех и посмотрел вправо, в заросли прибрежного камыша. И даже успел заметить в полумраке, на водной глади, распущенные длинные волосы соломенного цвета, милое женское лицо и через мгновение на этом же месте большой рыбий хвост, беззвучно исчезающий под гладью озера.

И он даже не удивился.

Только улыбнулся.

Весело и печально.

Если смотреть из окна вниз, на землю, если всматриваться в неподвижность деталей, прижавшись лбом к стеклу, как смотрел сейчас Игорь, то картина действительно напоминает декорацию. В предутренний час листья деревьев не колышет даже ветер. Воздух замирает в грозном предчувствии близкого хаоса: грядущего разрезания на части утренними прохожими, стальными молниями автомобилей, каплями дождя, который обязательно должен пролиться в такой день.

Игорь смотрел вниз, выхватывая из неподвижности желтый маленький лист, сухую ветку, блик пожухлой травы. Он смотрел вниз, боясь потревожить тишину неподвижности, и сам себе казался бессмысленным и жалким. Где–то вверху было небо, но он не смел поднять свой взгляд…