Петр Краснов - Атаман Платов (сборник)

– Привел с собой сапер, – говорил он, когда я спешил в дежурную. – Чести они ему не отдали и заругались с ним.

У входа в казарму я заметил оживление. В военно-телеграфную роту и в третью были распахнуты двери. Солдаты толпились около них. То же самое происходило и наверху, на площадке у дежурной комнаты. Двери из рот, первой и второй, поминутно отворялись, но дежурный фельдфебель первой роты, Симонов, приказывал сейчас же затворять их.

– Ребята очень волнуются, что подпрапорщик привел наших, – наскоро доложил он. – Я их привел в дежурную комнату… Неровно выйдет что?

– Как?! – остановился даже я. – Что ты говоришь, Симонов?

– Так что его могут побить… – прошептал фельдфебель. – Теперь народ пошел очень даже курьезный, никакой дисциплины не признают. Я и то уже вызвал дежурных да дневальных, чтобы его оборонить.

Я так и остолбенел. Ничего подобного и предполагать даже не мог.

– Смотри! – предупредил я Симонова, – если что выйдет, будет большой скандал.

– Знаю, что будет, – ответил бравый фельдфебель. – Постараюсь, чтобы не было. Я и так послал за фельдфебелями всех рот, да за дежурными. Но солдаты очень волнуются.

B дежурной комнате стоял подпрапорщик и виноватые. Подпрапорщик был бледный от волнения. Это оказался фельдфебель одного из гренадерских полков, квартировавших в Тифлисе. Дрожащим голосом, но толково, подпрапорщик доложил мне, что он сделал замечание вон этим двум саперам за неотдание чести. На это они грубо ответили ему, что никакой чести ему не полагается.

– Пусть не полагается, я на этом не стою, – сбился он с пути, – но это приказ начальства, и я должен его сполнять, ваше благородие. А потом, зачем они заругались? Шкура! – говорят, – какую тебе честь? По морде тебе нужно дать, а не честь… Вот я их и предоставил, ваше благородие. А они забежали в роты и смутили народ, теперь меня могут, пожалуй, побить. Я старый солдат, двадцать лет отслужил и за это меня молодежь бить будет.

– Успокойтесь, – проговорил я, записав его показания, – ничего не будет, саперы не разбойники. – Однако и сам не верил своим словам. Я первый вышел на площадку, чтобы убедиться, спокойно ли. Спокойствия не было. Внизу грозно шумели голоса. Здесь были открыты двери, и злые рожи высовывались из них, сдерживаемые Симоновым и дежурными.

– Симонов! – громко сказал я. – Если подпрапорщика обидят или, Боже упаси, тронут, то не забудь, что и ты, и фельдфебеля, и виноватые будут отданы под суд. Ведь это безобразие! Солдаты ведут себя, как хулиганы с Нахаловки… Запереть двери! – крикнул я и вошел во вторую роту, откуда смотрело много носов. Все разбежались.

Подпрапорщик нерешительно стал спускаться по лестнице. Я не пошел за ним, чтобы не показать даже вида, будто я допускаю возможность, что саперы решатся напасть на него.

Однако они решились. Через минуту до меня донеслись дикие крики подпрапорщика. Как молнией ударило меня. Даже по всей голове и спине будто ток прошел. Неужели побьют или убьют? – мелькнуло в мыслях. Я пулей вылетел на площадку и кинулся вниз по лестнице. Увидев меня, саперы бросились врассыпную. Подпрапорщик стоял, схватившись за шашку.

Он не мог говорить от волнения.

Чего так испугался? – подумал я, но тут же услышал яростные крики: – Бей шкуру!.. Шкура… Убить проклятого! – Следом неслась самая базарная ругань. Больше всего волновалась третья рота. Я подошел к дверям.

– Что такое? Что с вами? Обалдели, что ли? – обратился я к саперам. – Идите все в роту! – заорал я на них. – Фельдфебель где? Ты что смотришь? – накинулся на дежурного.

Я уже видел, что настроение таково, когда силу пускать в ход нельзя. У сапер глаза сверкали, как у волков. Ударь кто-нибудь раз, и все ринулись бы на подпрапорщика. Когда он выходил из дверей, поднялся форменный рев: «Шкура! Сволочь! Кровопийца!»

Я слушал и ушам не верил. И это солдаты… Пришлось мне лично проводить подпрапорщика до ворот. Он рассыпался в благодарностях.

– Если бы не вы, ваше благородие, пожалуй, убили бы, – проговорил он и быстро пошел, почти побежал через полотно дороги. Вслед ему неслись вопли и самая отборная ругань.

Можно остановить самого отчаянного скандалиста. Можно пустить оружие в ход против разбойника или сошедшего с ума, но что поделаешь с толпой?.. Батальон обратился в толпу буйно-помешанных.

Я еще не знаком был тогда с психологией толпы и не видел опасности для себя лично. Знал, что солдаты относятся ко мне с доверием, но уже понял, вернее, почувствовал, что шутить с толпой нельзя. Мне почему-то стало совершенно ясно, что, если бы я выхватил шашку, например, чтобы разогнать взбеленившихся солдат, или ударил бы кого-нибудь, то произошла бы дикая сцена. Я понял это не умом. Нет! В такие минуты больше чувствуешь сердцем.

Что же все-таки делать? Оставить безнаказанным этого нельзя. Я пошел в третью роту, откуда несся еще рев.

– Смирно-аа! – закричал я. – Где фельдфебель?!

Пока пришел фельдфебель, я заговорил с саперами.

– Как вам не стыдно! Осрамили себя! Солдаты, да еще саперы и так вести себя… Что вы, с ума посходили?

– А что же он тащит ребят к дежурному офицеру? Что они обязаны ему честь отдавать?

– Да, конечно обязаны, ведь сами же учите в уставе.

– А он и обрадовался… Обязаны?! Честь! Шкура он… Кровопивец… Мордобой! Он, ваше благородие, самый вредный фельдфебель. Мы его знаем! Его убить тут нужно было бы. Если бы не вы, право, убили бы… – завели солдаты свою вечную волынку подлизывания и восхваления.

Мне было противно смотреть на их красные возбужденные и глупые рожи. Боже мой! Куда девался прежний, спокойный, дисциплинированный солдат?..

Пришел фельдфебель. Я сделал ему выговор и приказал переписать бунтарей. Он замялся, хотя и проговорил: «Слушаюсь!».

– Кого прикажете?..

– Как кого? Да тех, кто бросился на подпрапорщика, кто кричал ругательные слова.

– Все кричали, – сказал фельдфебель. – Кого я перепишу?.. Ошибку сделал подпрапорщик, что привел сюда. Ему нужно было бы виновных на гауптвахту представить. Теперь время другое. Теперь у нас не та сила, что была до войны. Теперь унтер-офицеры стоят за солдата и стараются быть ему не начальством, а товарищем. Что можно поделать?..

– А почему так стало? – спросил я.

Глаза старого фельдфебеля ушли в сторону. Лицо приняло выражение, как у новобранца, которому задали щекотливый вопрос. Он думал.

– А кто его знает – почему, – как вздох, пронесся ответ прежнего громовержца. – Времена пришли такие… – свалил он все на безответственное время.

Я ушел в дежурную. Грустно сидел там и пил холодный чай. Если до этого случая мне было тяжело думать об оставлении строя, то теперь я уже более не колебался.

Унтер-офицеры сделались товарищами, фельдфебеля не имеют прежней силы, даже подпрапорщик не более, как шкура… Скоро, значит, дойдет и до офицерства. Путь не далек, три ступени пройдены, осталась еще одна. Наступит очередь и офицеров. Это пережить я положительно не желаю.