Петр Краснов - Атаман Платов (сборник)

– Я повсюду ходил, хотел достать револьвер, у фельдфебелей спрашивал, но ни один мне не дал.

– Хорош ты, значит, был, если фельдфебеля тебе револьвера не дали, – сказал я. – Не дам и я тебе, пока не опомнишься, – сказал и ушел. Молчанов хотел было погнаться за мной, да на счастье был уже раздет.

Целую неделю я не возвращал ему револьвера, а отдал только тогда, когда он обещал мне под честным словом, что не сделает никакой глупости. Он признался мне, что мучило его, и мне пришлось. долго и много говорить по этому поводу, чтобы успокоить выбитого из колеи приятеля.

Наконец, он согласился со мною, что, действительно, лучше уйти от греха и уехать в Сибирь.

Жизнь в батальоне шла еще кувырком. Я ждал приезда Шах-Будагова, чтобы сдать ему роту. В караулы уже не ходил, как ротный командир, но успел попасть два раза рундом.

При втором наряде дежурный по караулам послал меня проверить караул в городской тюрьме. Находилась эта тюрьма за городом, недалеко от Навтлуга. Уже вечерело, когда я попал туда.

– Ну, что у вас хорошего? – спросил я наших офицеров. Караульным начальником был подпоручик Семенов, а Ананьин был с выводными, конвойными и людьми на случай беспорядков.

– Было весело, – получил я в ответ. – Бабы устроили бенефис!

– Какие бабы?!

– Да политические. Их тут до восьмидесяти наберется. Выпустили их на прогулку. Внутренняя охрана тюрьмы стала на стражу. Бабы погуляли, да и давай кричать: Опричники!.. Кровопийцы!.. Палачи!.. А это кто.?! Саперы?! Палачи и вы, опричники!! – Да и принялись нас крыть самой отборной нецензурной руганью, как извозчики. Даже наши саперы возмутились.

– Это уже не политические, а просто уличные девки, – заговорили сами саперы.

Прибежал начальник тюрьмы, так бабы плевать на него стали. Он к нам: помогите загнать! Мы было хотели заявить ему, что это не наше дело с бабами возиться, – сказал Ананьин, – да сами саперы, как услышали просьбу начальника, так и выскочили все на двор.

– Опричники, палачи! – орут осатаневшие бабы и опять давай плевать солдатам прямо в глаза. Не успел я вмешаться, как саперы повернули баб, толкнули сзади и погнали к дверям.

– Не смеете, палачи, нас своими кровавыми руками трогать!.. – продолжали орать бабы и опять плеваться. Не стерпели солдаты, закатили паре-другой оплеухи, да так, что те врастяжку на пол брякнулись. Остальные увидели это, подобрали юбки и юрк в двери. Часа два потом орали и визжали, как ведьмы.

Я усмехнулся.

– Весело было? – спросил я у сапер.

– Ну, уж и бабы, настоящие арестантки! – ответили солдаты. – В жисть таких вредных баб не видали. Если бы не стыдно было бабу бить, задрали бы им подолы и отлепортовали бы, как следовает, чтобы впредь не баловали… А то думают, как баба, – так и можно…

– Много среди них красивых, – прибавил Ананьин. – Одна прямо, как ангел, а орала больше всех. Чуть на меня не бросилась.

«А куда же девался твой либерализм?! – подумал я. – Смотри, какой стал! Уже не возмущается, что несчастных мучают, когда глаза самому заплевали».

– А у вас что? – спросил я Семенова, расписываясь в постовой ведомости.

– У меня ничего. Только я видел всю эту сцену и стало так противно, что уходить со службы хочется. Нет никакой охоты нести эту отвратительную полицейскую службу и слушать дикие оскорбления стриженых политических проституток. Ведь все они, даже самые молодые, уже не девушки. Они давным-давно развращены до глубины души их политическими товарищами. Те этих красавиц для того и держат, чтобы кружить головы молодежи и заманивать ее в сети тайных обществ. Мне начальник тюрьмы рассказывал про них, что почти каждая – проститутка. На их обязанности лежит завлечь пылкого юношу сперва в свои объятия и страстью заставить забыть голос рассудка. Когда юноша совсем обалдеет от страсти, ему предлагается доказать свою любовь.

– Как?.. – спрашивает тот.

– Да, нет, ты не годен, ты слаб, мой мальчик, ты не пойдешь на смерть, на опасность…

– Я?! – говорит юноша. – Да я за тебя пойду на что угодно. Прикажи только…

Если он готов, ему дают револьвер и указывают пристрелить, кого им надо. Армянская, и особенно грузинская пылкая гимназическая молодежь сначала с радостью идет на такие дела. А попадется и пыл проходит. Вот тогда-то частенько и выдает юнец свою соблазнительницу. Здесь они со всего Кавказа и Закавказья, эти сирены политические, мокрохвостые. Сколько из-за них молодежи погибло, – и сказать страшно. Первые вербовщицы в разные партии, а средство у всех одно – разврат. Я, как послушал рассказы начальника тюрьмы про них, так, если прикажут стрелять в этих гиен, – не задумаюсь…

– Да не может быть?! – удивился я, смотря во все глаза на Семенова. – Неужели все это правда?..

– К сожалению, правда, и правда, доказанная документально. Кому же знать лучше, за что они арестованы, как не тем, кто разбирает их вину.

– Верно! Ну, это уже черт знает что и не делает чести революционерам. После этого они не герои, а сволочь, которую уничтожать надо.

– Выходит так, – согласился Семенов.

– Да, – поддакнул и Ананьин, – чем больше о них узнаешь, тем противнее они кажутся…

На следующий раз я попал на дежурство в госпиталь в Новтлуге. Огромное сооружение, масса палат. Мое дело маленькое: сиди и читай, да раза два обойди госпиталь.

– Пожалуйте в палату умалишенных! – вдруг прибегает за мной служитель.

– Зачем?!

– Подписать акт о смерти. Просит ординатор палаты.

Иду.

– Снимите револьвер и шашку. В оружии входить опасно: есть буйные, могут наброситься на вас, выхватить шашку и натворить беды.

– Ладно! – Снял и вошел. Огромный зал, и ходят в нем люди в халатах. На нас не обращают внимания. Быстро идет фельдшер, за ним я. Слышу за собой поспешные шаги. Обернулся и обмер. Сзади меня шел огромный тип, рожа совсем сумасшедшая, пристально смотрит прямо на меня. Дверь уже недалеко. Успею ли только вскочить?! Чуть не бегу. Смотрю, спешит и он. Прыгнул я за дверь, прыгнул и он и дверь за собой захлопнул.

– Фу, ты! – говорю, – ну, и напугали же вы меня! Я ведь вас за сумасшедшего принял.

Захохотали и фельдшера, и служитель.

– Дело простое. Тут послужишь лет с десяток и сам с ума спятишь. Только этот молодец силы такой, что его самые буйные сумасшедшие боятся.

– А где находятся буйные?

– По другую сторону флигеля. Пройдите посмотреть в окна, – хитро сказал мне фельдшер.

– Хорошо. Обязательно посмотрю…

В кабинете ординатора ждал нас серьезный, мрачный мужчина.

– Желаете собственными глазами взглянуть на умершего прежде, чем подписать акт? – спросил он меня.

– Полагаю, что вы не предложите мне подписать не то, что следует.