Якоб Штелин - Подлинные анекдоты из жизни Петра Великого слышанные от знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге

Монарх, выслушав сие, улыбнувшись произнес: «Камень его же небрегоша зиждущии, сей бысть во главу угла» [161]. Какое награждение учинил Государь сему пьяному, неизвестно; а известно только то, что по сему совету было поступлено, и в ту же еще зиму из колоколов было вылито достаточное число пушек.

Пьяный сей был пушечный мастер; престарелый пушкарь, знакомец его, бывший очевидцем сего случая, о том рассказывал. [162]

Хотя предписанным образом Великий Государь мог доставить себе новую артиллерию на место потерянной под Нарвою: но денег достать в то же время было не так легко.

В сем критическом положении Монарх писал в Москву к начальнику Оружейной Палаты и Председателю Приказа большой казны Князю Петру Ивановичу Прозоровскому, чтоб он всю посуду и вещи серебряные, хранящиеся в помянутой палате, переделать в деньги, и назнача сумму, какая необходимо нужна была, прислал оную к нему как можно скорее.

Князь ответствовал, что он исполнит то повеление, и через малое время в самой вещи доставил его величеству требуемое число новобитою серебряною монетою.

Монарх, получив сию самую сумму, остался в том мнении, что точно были переделаны в деньги. На самом же деле, посуда и вещи оные остались в целости. Князь, будучи еще при царе Алексее Михайловиче главным казначеем и первым в помянутом Приказе большой казны, из патриотического усердия во время казначейства своего, поступающие в казну доходы государственные сохранял, и из оных в расходы употреблял с такою бережливостью, и как бы сказать прижимкою, что всегда оставалось у него за расходами довольно; а из сих остатков отлагал он ежегодно на случай непредвиденной какой Государственной нужды некоторую часть; и таким образом накопил он нарочито знатную сумму. Сумма сия была у него непроницаемым никому таинством, и он сохранял ее в таком месте, которое только ему, и может быть еще одному кому из довереннейших его, была известна. Так сие было даже до сказанного несчастного под Нарвою сражения. Когда же получил он помянутое Государево о переделе посуды и вещей повеление, и увидел ту нужду, для какой он сохранял накопленные им деньги; тогда то он и употребил их столь кстати. Он повелел собрать и принести в свой дом всю ту посуду и вещи, и разгласив, что оная переделается в монету, сокрыл оную в тайном же месте, а на число затребованной монархом суммы, взяв из оных запасных старых денег, переделал в новую монету и отправил оную к Государю. Все сие неизвестно было даже до одержанных в Лифляндии над шведами побед, и до приезда монарха в Москву, для торжествования оных [163]; и когда для торжества сего между прочим надобно было убрать и Грановитую Палату, и великий Государь, для распоряжения сего украшения будучи с князем сим в Палате оной, сказал: «И жаль, да не чем пособить, жаль что нет уже тех вещей и посуды, чем убиралась оная прежде». «Можно и теперь убрать ее также», ответствовал князь. «Да чем?» – пресек его речь Государь. «Посудою же». «Но где посуда? ведь она переделана в деньги». «Нет, не переделана, – сказал на сие князь, – а спрятана». «Как спрятана? Как спрятана?» – перебил речь его удивленный государь. «Спрятана, я тебе сказываю». «Да где ж ты взял присланные ко мне деньги?» «Из кладовой». «Из какой кладовой? Разве я не знаю, что нет запасных денег?» – «Не прогневайся, Государь, ты не знаешь; у меня на случай нужды сбережена довольно знатная сумма, о которой кроме меня по сие время никто не ведает, и которой еще довольно осталось на таковые же нечаянные нужды». При сем князь рассказал Государю всё, каким образом накопил он ее.

Монарх нечаянностью таковою будучи удивлен, а верностью и ревностью князя сего поражен, обнял его, поцеловал, и просил показать ему место то и остатки денег.

«Изволь, покажу, – ответствовал Князь, – только не прогневайся Государь, с договором: не брать с собою Меншикова, и не открывать ему сей тайны, а то он размытарит все остатки те».

Монарх обещал сие, и дал слово не открывать того Меншикову.

После сего Князь ввел Государя при свете фонаря в один тайник, и показал ему в оном еще целый угол наваленных денег. Его величество, обозрев оные, своими руками отложил десять больших мешков на сторону. «На что это?» – спросил у монарха князь. «Это тебе», – ответствовал Государь.

«Мне, – сказал князь, – я бы мог давно и всею казною сею овладеть, не опасаясь извета, ежели б хотел, и не побоялся Бога нарушить крестное мое целование. Но мне не надо; ты знаешь, Государь, – продолжал Князь, – что я, по милости Божией, предков твоих и твоей доволен и своим; и притом одну только имею дочь, которая и без того нарочито богата будет.

Читатель может сам заключить, насколько столь примерная верность, честность и заслуги приятны были правосудному и чувствительнейшему Государю! следовательно особенную признательность изъявил он сему почтеннейшему мужу, и все сыны отечества должны изьявлять к бескорыстию и патриотическому усердию к отечеству сего великого человека. [164]

170З года в начале ноября, прибыл в С.-Петербург первый торговый голландский корабль; сколько же этому обрадовался государь, покажет следующий анекдот. Монарх узнал о сем корабле накануне прибытия его в Кроншлот; но как в заливе между Петербургом и Котлина острова (как тогда назывался тот, на котором построен Кронштадт), находятся мели, то его величество, вместо того, чтобы послать кого провести его, принял оное на себя, Ои нарядясь матросом, как и все на шлюпке его одеты были, встретил его у мелей залива; взошел на корабль, и поздравив шкипера по-голландски с прибытием его первого в заводящийся новый порт, объявил, что прислан он от губернатора проводить его до пристани, предупреждая тем, чтобы не наехать ему где на мель. И сказав это, сел в свою шлюпку, велел шкиперу карабля следовать за собою. Таким образом счастливо проведя его, пристал с ним к пристани на Васильевском острове у дома губернатора того князя Меншикова, в котором ему и всем машросам назначена уже была квартира. Хозяин встретил их у пристани, пригласил шкипера и всех матросов к столу своему; а дабы они не имели заботы о корабле своем, то явилась гвардейская команда, и объявлено было шкиперу, что прислана оная от Государя, для караула и безопасности корабля сего. И так монарх, введя их в дом княжий, посадил всех их с собою, хозяином и прочими знатными особами за приготовленный уже к приходу их стол. Тогда-то шкипер сей и его матросы в лице провожатого своего узнали Монарха! Можно вообразишь их изумление; однако ж скоро они вышли из оного, вспомнив, что Великий Государь, в бытность свою у них в Амстердаме, работал в тамошнем Адмиралтействе, как простой плотник, а иногда и матросское исправлял звание; а при том видя ласковое, или даже дружеское его с ними обращение, несколько кубков выпитых ими напитков сделали их еще смелее, так что забыли они, что видели в мнимом матросе Государя; и когда таким образом веселились, в то время выгружены были из корабля все их товары в амбары княжие, и показаны покои, назначенные им для житья, доколе они пробудут в Петербурге. Наконец монарх, угостя их до довольной, так сказать, степени охмеления, побратовался со шкипером, и отведя его в назначенную ему комнату, пожелав ему с его матросами доброй ночи, оставил их. Поутру прибыл к нему Государь, объявил ему, что все бывшее и оставшееся на корабле охраняется надежным караулом, и потребовал от него реестра грузу; оный состоял из разных вин и испанской соли; дал позволение беспошлинно продавать все по вольной цене, а между тем купил для употребления двора своего знатную часть вин и соли; рекомендовал всем знатным господам последовать в том примеру своему, и в краткое время весь сей товар его раскуплен был со знатною для него прибылью. Когда же изготовились они к отъезду, то снова угощены были за столом княжьим; и монарх, присутствовавший тут же, подарил шкиперу 500 червонных, и каждому матросу по 300 ефимков; и притом сказано было, что первому после его торговому же кораблю оказан будет такой же прием, и в награждение дается шкиперу 300 червонных, а матросам по 200 ефимков; второму за тем кораблю, по соразмерности сего же, учинено будет награждение, и проч. Наконец его величество, не взирая на столь позднее время года, выпроводил корабль сей сам до Кроншлота, обнял шкипера и пожелал им счастливого пути.