Анатолий Алексин - Мой брат играет на кларнете (сборник рассказов)

– Он ведь еще не крупный, – сказала Зина.

Патов зашагал по кабинету в поисках аргументов. И вдруг остановился на полдороге.

– О каком Ромео может идти речь? Вы ведь сюда, к нам… на время?

– Если мой Ромео понравится, я могу задержаться. А потом подготовлю дублера.

– Значит, так… – мрачно вступил в разговор Костя Чичкун. Это было так неожиданно, что все вздрогнули и повернулись к нему. К решениям Костя приходил медленно и тяжеловесно. Но почти никогда не менял их. Он высказывался так, будто подводил итог дискуссии. На самом же деле он подводил итог своим собственным размышлениям и сомнениям. – Я вот что хочу сказать. В молодежном спектакле должны быть эксперименты. Так что надо попробовать.

– Это было бы интересно, а? Как вы думаете, Николай Николаевич? – спросил директор.

– Не положено это… по-моему.

– Кем не положено? – спросила Зина.

Ничего не ответив ей, Патов обратился к Андрею:

– Ну, а Джульетта, Парис, Тибальд и кормилица?… Насчет исполнителей этих ролей вы со мной посоветуетесь?

– А как же? Только сначала я должен познакомиться со всеми актерами.

– Мы устроим вам встречу с труппой, – предложил Иван Максимович.

– Лучше я просто посмотрю ваши спектакли!

В том же доме, где жила Зина, на первом этаже было актерское общежитие. Иван Максимович освободил там для Андрея девятиметровую комнату.

– Девять метров? Это дворец! – восторгался Андрей. После вечернего спектакля они с Зиной шли домой вместе.

– У вас замечательный зал! – продолжал восхищаться Андрей. – Чувствуешь себя в нем, как в театре и как дома: в меру нарядно и в меру скромно.

– Ну, а спектакль?

– Он был замечательным.

– Сегодня… или когда-то?

Зина остановилась и в ожидании уставилась на Андрея своими немигающими глазами.

– Я представляю его себе таким, каким он был, наверно, в день премьеры.

– А сегодня он, значит, выглядел, как некогда красивая женщина? Почему? Объясни.

Еще утром они с Андреем как-то незаметно перешли на «ты».

– Ты играла восьмиклассницу превосходно! Ребята, сидевшие за мной, все время гадали, сколько тебе лет.

– Наверное, приезжие. Всему городу известно, что мне двадцать семь.

– И Анну Гавриловну они все время сравнивали со своей классной руководительницей. В пользу Анны Гавриловны! Но вот подумай: ты, девчонка, вступаешь в сражение за учительницу, которая хочет уйти из школы… из-за сложившихся там ненормальных условий. Режиссер, который ставил спектакль, хотел показать, что происходит трагедия. Что расстаться с учениками – это почти равносильно смерти. Но учеников, которые сегодня ходили по сцене, возле тебя, полюбить с такой силой, по-моему, трудно. Актеры подвели режиссера… Они недотягивают до его замысла.

– Раньше дотягивали. Спектакль идет два с половиной года.

– Многие ребята, сидевшие в зале, его уже видели. Я заметил… Они объясняли соседям, что будет дальше.

– Ничего не поделаешь… Наш город не такой уж большой. Нельзя же без конца объявлять премьеры!

– Не обижайся, пожалуйста… Но это всегда было традицией… – Андрей замолчал, подыскивая слово, – традицией нестоличных театров.

Зина подумала, что поддерживать эту традицию с Патовым будет трудно.

– Но если бы все актеры были на уровне режиссерского замысла, – продолжал Андрей, – ребята, я думаю, не пересказывали бы вслух содержание пьесы. Они бы смотрели на сцену!

Зина молчала. Это был ее любимый спектакль. К тому же его сюжетом стала истинная история, которую отыскал в одной школе города Петр Васильевич. Он коллекционировал подлинные истории.

– Пьеса написана местным автором? – чтобы нарушить молчание, спросил Андрей.

– Да.

– И так повезло, что там как раз в центре четырнадцатилетняя девочка?

– Мне везет почти во всех современных пьесах. Местных и неместных авторов… Потому что пьесы эти подбирает и «организует» Тонечка Гориловская.

– Кто это?

– Наш завлит и моя соседка.

– Ты не обижайся, пожалуйста…

– Я никогда не обижаюсь, – перебила Зина. И повторила свою давнюю мысль: – Если говорит хороший человек, надо прислушаться. А если плохой… Что же на него обижаться?

– Каким человеком ты считаешь меня?

– По указанию Терешкиной из министерства следует считать тебя «замечательным парнем»!

«Книги и фильмы, если они талантливы, не теряют от времени своих достоинств, – рассуждала Зина, вернувшись домой. – Они созданы как бы раз и навсегда… Создатели их умирают, а они продолжают существовать все в том же первоначальном качестве – ни одна мысль не уходит, ни одна строка не меняется. Попробуй переставить хоть один знак препинания в каком-нибудь знаменитом стихотворении! А спектакль как живой человек: имя и фамилия все те же, но характер может со временем измениться. И каждый раз, приходя на сцену, он что-то приобретает или что-то теряет. Наши спектакли теряют… Я об этом догадывалась, но очень смутно: со сцены не видишь сцену так ясно, как если бы была в зале. Андрей же увидел из зала. И сказал правду… А ведь когда-то этими спектаклями мы гордились! О них говорили и писали не только у нас в городе. Сусанна Романовна присылала на их просмотры молодых режиссеров, чтобы учились!»

Зина стала вглядываться в фотографии, висевшие на стене. Она вроде бы просила у Петруши прощения за то, что не уберегла ценности, которые он ей оставил. И еще просила ответить ей на вопрос: «Отчего так случилось? Те же актеры, так же любят свой театр и так же стараются…»

Петр Васильевич не слушал ее: он хватался за голову, затыкал уши, кричал… Он репетировал. Ему было некогда. Зина все пристальнее вглядывалась в фотографии и начинала ясней понимать, что происходит… Давно уже в пустом зрительном зале, где, как за столом писателя или за композиторским роялем, создаются произведения, никто не хватался за голову, не затыкал уши и не кричал.

«Если не создается новое, то и старое блекнет, – подумала Зина. – Наверное, так? Уходит творчество… Вот в чем причина. И все-таки Петрушины спектакли надо спасти! Заново репетировать… В пустом зрительном зале. С режиссером, который будет хвататься за голову…»

Зина быстро принимала решения. А приняв, начинала сразу осуществлять.

На другой же день утром она притащила Костю в кабинет Ивана Максимовича.

– Репертуар, которым мы по привычке гордимся, в аварийном состоянии, – сказала она.

Костя, подобно человеку, живущему по соседству с вулканом, в сейсмически опасном районе, привык к подземным толчкам. Поэтому он спокойно и мрачно осведомился:

– Кто тебе об этом сказал?

– Зритель.

– Ну-у, знаешь, – протянул Костя, – на всех не угодишь.

– А на этого угодить надо.