Моисей Винокур - Голаны

- Не ломись в открытую дверь, мужик, - корю хаббадника. - Не летай. Оппозиция страну расколола. Пятая колонна. Пидоросня киббуцная да волосатики с круглыми очками мира требуют и - немедленно. Против Амалека вышли, а мокрушники с территорий ползают по городам нашим. По бабам нашим похотливыми глазами шарят. Глазами победителей. Мессию ждет Народ, а придурки гужуются. В Иерусалиме последний крик моды - пуленепробиваемый жилет от Пьера Кардена...

Если и вправду Пророк твой рав из Любавича, то место ему на земле Израиля, а не в тухлом Бруклине...

Псалмы Давида поет Элиэзер Блюм.

В моей ладони комок спрессованного снега.

Жар похмелюги сжигает внутренности. Как видно, консервы уже не по мне. Зажрался. А может быть, годы?

Талиты на плечах солдат скрывают знаки различий. Все равны перед Б-гом. Кусочки снега тают, превращаясь в мертвую воду.

Еврей из Ирака, сосед слева, глядит на меня в отчаянии.

"Еврей жрет в синагоге!!!" - чувствую я его мысли.

Уперевшись взглядом в его затылок между кипой и воротничком, мысленно оправдываюсь: "Горит".

Больше он не смотрит в мою сторону.

Толчками воздуха нарастает гул, приближаясь. Уже не слышно пения хаббадника. Вертолет завис над нами низко.

Должно быть, ищет место для посадки.

Толчки турбины давят на уши, как при скоростном спуске в горах.

"Испоганил мужикам заутреню", - долбит по краю сознания. Только начал приходить в себя после попойки...

Потянуло маловерующих из палатки еврейское любопытство. Крутил лопастями тяжелый "Сикорский", выплевывая из брюха фигурки людей.

Снежная пыль выносит на меня знакомую рожу. Наш комбат - Яков Даган. Приперся. Видно, капнули о нашей выпивохе.

- Ахлан, Чико! - приветствует подполковник.

- Здорово, командир, - отвечаю. И готов к разносу. На меня первого наскочил.

- Живой? - спрашивает комбат и щиплет мне щеку, как потаскухе.

- Все и все в порядке, командир.

- Где Иегошуа Пеккер?

- Был в синагоге. Вот палатка.

Комбат смотрит мне в глаза, не мигая.

В ответ вылупил свои, как обмороженные, и не отвожу.

Это я умею, этому я в Израиле научился. Этому можно научиться только на Родине, если ты не урка.

- Будь рядом, Чико, - не требует, а просит командир.

- Что случилось?

- Боаз погиб! Бузи Пеккер!

Стриженый дерн на площадке перед столовой автобазы Кастина.

Свободные от рейсов водилы, развалились мы, сытые, в пахучей траве под весенним, еще не жгучим солнцем. Маленький Бузи лежит рядом с отцом. Вплотную. "Почеши спину", - просит в который раз размякший Иегошуа у Бузи. Пацанчик и рад бы, да нас застеснялся. "Почеши", - говорит отец. Бузи вспрыгивает на спину отца и быстро-быстро снует руками под рубахой полевой формы. Иегошуа стонет от удовольствия, а Бузи, прильнув, кусает отца за мочку уха.

"Черт твоему батьке, - шепчет Иегошуа. И уже не понять, сам с собой или только для Бузи причитает: - Сахар. Мед. Микроб. Свет глаз моих... "

- Ты меня, командир, в это не впрягай. Я снега нажрался по горло! Я больше снег видеть не могу. Иди сам. Там, в палатке, люди верующие. Тебе помогут.

Комбат смотрит на меня глазами убитого.

Я не хотел быть на его месте.

Не хотел входить в его положение.

Не хотел видеть Иегошуа и не хотел при этом присутствовать.

- Чико, прошу тебя, - нудит комбат.

- Нет, - сказал я и ушел, не оборачиваясь, туда, где вчера, до пьянки, припарковал свой тягач.

Дрянью сыпало с неба.

Не тяжелыми хлопьями снега России, а колкой крупой, если подставить лицо против Господа Б-га.

Неживой городишко чернел проемами окон вдали, за оградой базы.

Засыпанные снегом громады груженых машин стояли в ряд, как могильные курганы.

Я искал тягач номер 164.

Не открывая кабину, влез на крыло. Не сметая снег, отвалил правую створку капота и дважды проверил щупом уровень масла в моторе. Открыл пробку радиатора и пальцем взболтнул маслянисто-зеленую жидкость антифриза.

Не открывая кабину (перчатки внутри), поплелся обстукивать скаты, определяя на звук, нет ли проколов. Сначала на тягаче суешь руку под крылья брызговиков и слушаешь: "бок-бок-бок". Все цело. А хочется, чтобы именно сейчас, натощак и с похмелья отдало: "пак-пак" размякшего колеса, и забодаться тебе до угара, отвинчивая гайки гужонов.

Семидесятитонный танк-волкодав стоял на платформе под занесенной снегом маскировочной сетью.

"Зачатые, рожденные и жившие в снегах, грешное племя Корах! Земля должна была расступиться и проглотить нас на пересылке в Вене только за то, что мы видели снег".

Лезу на платформу, где к изгибу гузника прикован танк цепями растяжек.

Тут порядок, а сзади, под пушкой, цепи провисли, и, натягивая ратчер, вижу, как звенья ползут по буксирным клыкам, напрягаясь.

Так и стоял на снегу и под снегом и ждал, остолоп, пока визг и клекот вертолета не пропали вдали.

В кабине еще холодней, чем снаружи.

Тяну от себя до отказа рукоять декомпрессора. Стартер крутит маховик налегке, разгоняя стылое масло по системе.

Еще секунда, еще две, и рукоять - на себя. И рявкнул, ожив и набычась, мотор, и стрелки приборов давления воздуха в рессиверах тормозов поплыли вправо к отметке "120".

"Почему Бузи? Разве последнее забирают?"

Грабанул Милосердный старика Иегошуа. Подчистую. "Сахар. Мед. Микроб. Свет глаз моих".

Каждое утро на основных дорогах Ливана топчут снег сотни саперов.

Прикрытые патрулем мотопехоты и надрочив миноискатели, прослушивают специалисты кюветы и обочину.

Дистанционная мина - дистанционная смерть.

Перестроившись в тройки-сандвичи, ждем сообщения: "Дорога открыта".

Первые машины выползают на шоссе, круто выворачивая вправо.

На Бейрут.

Напарник Нати Шерф - за рулем. Молчит.

Дважды бегал за барахлом нашим к палатке.

Вижу, взводный Шимон маячит и машет нам красной тряпкой на палочке.

- Погнали, братка!

- Шма, Исраэль! - отвечает Натан.

На выезде из базы Заарани у разведенных в стороны труб шлагбаума стоит рав Элиэзер Блюм.

В темноте кабины ему не различить наши лица.

В бронежилете поверх нелепого в Ливане пальтишка и ондатровой рыжей шапке клапанами вниз.

Снежная пыль от плывущих мимо машин посыпает его.

Он стоит полубоком к колонне, раскачиваясь, будто кланяясь нам.

На развороте успеваю еще раз увидеть его, и меня прожигает: "Как? Как могут глубоко верующие люди безошибочно определить - и повернуть лицо в сторону Иерусалима?!"

ГАШИШ

Банг-банг! - ударила церквушка в Рамле колокольным гулом. - Банг-банг!

Приглушенный многодневным ливнем гул полз по городу-полукровке и оседал за забором центральной тюрьмы Аялон. Банг-банг! - возвещали христиане миру наступление 1989 года.

Банг-банг! - сочится сквозь прутья решеток одиночных иксов и общих камер беспредела. - Банг-банг!