Ирина Борисова - Разве бывают такие груши (рассказы)

Я вспоминаю вечный кружок консультирующихся у нее перед экзаменом, ее доклады в студенческом научном обществе, когда даже профессор сидел, слегка подавшись вперед, стараясь ничего не пропустить.

Да если бы только учеба!

Она была спортсменкой, плавала за институт, и тренер советовал ей заняться спортом всерьез. А еще она пела в академическом хоре института, не просто пела - солировала, и руководитель хора, изнывая от нетерпенья, с каждой репетиции провожал ее вопросом, когда же она, наконец, прекратит учиться на инженера и незамедлительно отправится поступать в консерваторию.

Ах, какие надежды она подавала! Как ярка, талантлива, общительна и обаятельна она была, как блестели ее глаза - в них было сознание одаренности, и предвкушение пути, полного творческих переживаний и удач, и уверенная радость, что все это скоро будет. Как завидовали сокурсники легкоатлету Витьке Нажимову, за которого она в конце института вышла замуж!

Как вы думаете, кем она стала? Рекордсменкой по плаванию, оперной певицей или, скорее всего, научным работником, хорошим, знающим инженером?

Недавно я встретила ее. Следом за впрыгнувшей в троллейбус девочкой и втолкнутыми туда же еще двумя совершенно одинаковыми девочками влезла женщина с тремя огромными сумками, шмякнула их у кассы, подняла голову, и я сразу узнала ее.

Были ахи, приветствия, я спросила, показав на девочек: "Твои?" и она с удовлетворением кивнула.

- Ну, что ты, как? - с нетерпеньем спрашивала я. - Какая у тебя работа?

- Ой, что ты, замечательная! - воскликнула она.- Я практически целый день дома.

И я поняла, что работает она теперь не по специальности.

- Ты, наверное, увлеклась какой-то новой деятельностью? - спросила я, подумав, что, может, это даже и литературная деятельность.

- Лифтами, - усмехнулась она и сказала, что работает оператором на пульте.

- Но как же, почему? - только и смогла ахнуть я.

- Трое детей... - пожала она плечами. Пробовала в ясли - все равно сидеть, только с больными, а теперь старшая идет в первый класс.

- Но ведь ты была такая способная... - растерянно пробормотала я.

- Что ж, Вите помогаю с диссертацией, - улыбнулась она, и я сразу вспомнила розовые щеки и наивные синие глаза ее атлетического Вити.

- Ну, а плавание, а пение? - воскликнула я еще с надеждой.

- Это все очень пригодилось, - сразу согласилась она, кивнув на детей. - Старшую сумела определить в бассейн - а попробуй без связей. Младших приняли в экспериментальный класс музыкальной школы - там программа, как в консерватории, если б я ничего в этом не понимала, нечего было бы и связываться - многие родители не справились и ушли.

- Ну а ты-то, ты-то сама? - все домогалась я.

- А что я, теперь вот они, - вздохнула она, опустив глаза на детей, а потом принялась рассказывать, что старшая подает в плавании большие надежды, а близнецов очень хвалит учитель музыки. Я тоже посмотрела на девочек и увидела, действительно, очень хорошенькие, смышленые личика, прозрачные, умненькие глазки. А еще я увидела юбочки и косички и подумала, что хоть они и подают сейчас надежды, но ведь они тоже, конечно, вырастут женщинами. А она все говорили про их успехи, и глаза ее блестели по-старому от сознания их способностей, и от предвкушения их долгого, интересного пути, от уверенной радости, что все это с ними, конечно, будет. 1983

Тамада

На свадьбы мы с ним ходим чуть не каждую пятницу. Женятся все его друзья, Раньше я удивлялась, откуда у человека может быть столько друзей - у меня даже в голове мутится, когда я вспомню все свадьбы, на которых мы были, всех женихов - толстых и тощих, в джинсах и в рюшах, плешивых и ни разу не бритых, от одного воспоминания мне нехорошо - ну их всех в болото.

Раньше я не могла понять, откуда он их знает, потом, приметив на какой-то свадьбе смешного бородатого гнома, узнала его и на следующей - уже в женихе. Друзья моего мужа плодятся и множатся, как кролики: где бы он ни побывал больше часа, он обязательно выдернет оттуда парочку.

На свадьбах он всегда тамада. Мы с ним сидим на одном и том же месте по левую руку от жениха - он, очень высокий, в отлично сшитом костюме, с длинноватыми, чуть растрепанными кудрями, весь лучащийся энергией, коммуникабельностью и приветливостью, и я - тоже очень высокая молчаливая брюнетка, я сижу рядом, как изваяние; начинаются танцы, я всегда открываю их вместе с ним, что-что, а танцевать я умею, после него меня приглашают многие, и я, как автомат, танцую, танцую.

Он на свадьбе - везде. Он начинает незаметно. Сначала он просто просит наполнить бокалы. Стандартная фраза, но сказана так убежденно, что все разнесенное застолье сразу чувствует руководящую руку, перестает тянуть кто в лес, кто по дрова, смотрит уже на него, а вскоре рты у всех до ушей, и по первому его слову они готовы идти хоть в присядку.

Подчиняться ему, действительно, приятно. Он - не насмешливый тамада, руководящий обществом, слегка презирая его, он - душа нараспашку, в его улыбке - солидарность с каждым сидящим, искреннее чувство симпатии и к неуклонно напивающемуся студенту, и к следящему за этим с осуждением старцу, и к юным родственницам невесты, жаждущим попрыгать, и к их молодящимся мамашам, подрагивающим крутыми боками в объятиях старомодных шаркунов.

- Противопоставляем! Мы вечно противопоставляем! - где-то в середине веселья восклицает он очередной тост. - Отцы и дети, филологи и экономисты, миллионеры и нищие - да что говорить, мы все такие разные, но... Мы любим их! - прекрасным в своей раскованности жестом он указывает на невесту с женихом. - А они любят нас! Мы нужны им, они - нам, значит, мы объединены и поэтому нужны друг другу!

И сияющими глазами публика смотрит на него и, в самом деле, готова лобызаться, а он при звуках грянувшего оркестра идет вдоль столов и поднимает остатки мнущихся со словами: "Вы танцуете? Нет? Так мы научим!" приводит в круг то одну, то другую пару, и вот они уже с энтузиазмом дергают руками и ногами, а он болтает о чем-то в сторонке с приятелем, поглядывая на запущенный им круг, сам приплясывая и посмеиваясь над своим танцем.

Я его на свадьбах стараюсь не беспокоить. Если он вдруг обратится ко мне: "Потанцуем?", я насмешливо фыркну, потому что он предлагает мне это тем же приподнято-дружелюбным тоном, каким приглашает к столам киснущую за столом молодежь. Его черт те чем лучащийся взгляд, едва остановившись на мне, как и на любом другом радостно вскинувшемся госте, уже скользит на следующего, и дальше по кругу. Его взгляд плоский, как тарелка, и спроси я у него в этот момент: "Скажи-ка, милый, ты меня вообще-то любишь?", он громко воскликнет: "Все мы здесь любим друг друга!", обнимет одной рукой меня, другой - первую попавшуюся девицу и пойдет отплясывать с нами чечетку, причем девица будет волноваться, сбиваться с ноги и ухать невпопад, как бегемот.