Джон Фаулз - Дэниел Мартин

Мы с Дженни приехали в Тсанкави вскоре после полудня. День был такой же несравненной красоты, как и накануне, почти по-летнему теплый, когда переставал задувать ветерок. Машину оставили у густого пушистого подлеска и тут же получили, казалось бы, счастливое предзнаменование: стайка птиц – зимородки? – сверкая на солнце голубым оперением, вспорхнула и бросилась прочь от нас, перелетая от сосны к сосне. И снова я не предупредил Дженни, что ей предстоит пройти испытание. Рука об руку мы поднялись по первому склону туда, где огромная скальная плита, словно созданная самой природой авансцена, далеко выдавалась из невысокого утеса. Актриса в Дженни немедленно оценила представившуюся возможность: пройдя к дальнему концу плиты, Дженни встала в позу, подражая Саре Сиддонс 273, и широко мне улыбнулась. В тот день она была в голубом – светло-голубые хлопчатобумажные брюки и блузка, волосы повязаны бледно-розовой косынкой, а веснушки на носу заметнее, чем обычно; воплощенная невинность. Мы преодолели еще один склон и поднялись ко второму ряду утесов, испещренных рябинами скальных жилищ; прошли по старой индейской тропе, где босые или обутые в мокасины ноги бесчисленных поколений протоптали в пологих наплывах мягкого туфа борозду местами до фута глубиной… ее поразительно красивые извивы казались абстрактными сграффито 274, высеченными каким-то терпеливым великаном; а под нами и вокруг нас простиралось море сосновых лесов, рассеченные скальными выступами зеленые равнины долин, дальние очертания увенчанных снежными шапками гор.

Мы побродили у подножия верхних утесов, и я показал ей выцарапанные на скале петроглифы у входа в каждую пещеру: мандалы – магические круги Юнга 275, и стражи тропы – странно величественные, хотя и по-детсадовски примитивные мужи, с одной, поднятой запрещающим жестом рукой; потом, подальше, – изображение оперенной змеи, обвивающей почерневшую стену неглубокой обрядовой пещеры. Чуть позже мы собирали сосновые шишки, вытряхивали из них орешки и раскалывали скорлупу – мягкие ядрышки были съедобны, и пальцы наши стали липкими от ароматной смолы; потом покурили, усевшись под укрывшей нас от ветра скалой, Дженни опиралась спиной о мое плечо, глядя вдаль, поверх лежащего у наших ног пейзажа. Здесь, в укрытом от ветра месте, было очень тепло, и Дженни сняла куртку, потом расстегнула блузку и откинула полы, подставив солнцу обнаженную грудь. Мы сидели молча, в полудреме, я обнимал ее за талию, ощущая под пальцами нежную кожу.

– Ужасно хочу скинуть с себя всю одежду. И хочу тебя.

– Прямо тут?

– Никого же нет.

– Ты свою порцию уже получила. Ночью. Она толкнула меня в плечо:

– И столько пещер вокруг.

– Напомни, чтобы я рассказал тебе про паука, которого называют «коричневый отшельник». А еще – про скорпионов, тарантулов, черных вдов, вампиров, гремучих змей, возмущенных индейских призраков…

– Штрейкбрехер.

– Прекрасная мысль.

– Просто ты лентяй. И воображения у тебя ни на грош. Я шлепнул ее по голому животу:

– Наоборот – с лихвой.

Она на миг повернула голову, прижавшись к моему плечу щекой:

– Завтра. Опять все это ужасающее притворство. То, как мы сейчас здесь сидим, отдалится на тысячу лет. Покажется нереальным.

– Сюда ведь можно вернуться.

– Но это уже не будет впервые. Это не повторяется.

– А занятие здесь сексом могло бы это изменить? С минуту Дженни молчала.

– Только уверенность, что всегда будешь здесь вместе, могла бы это изменить.

Она извернулась, чмокнула меня в подбородок и отодвинулась подальше. Принялась застегивать блузку, поднялась – заправить ее в брюки – и усмехнулась, глядя на меня сверху вниз:

– Ну что ж, давай снова станем счастливыми бесполыми туристами. – И протянула мне руку – помочь встать на ноги.

Мы прошли еще несколько ярдов вдоль подножия этого ряда утесов, отыскали расщелину, где можно было вскарабкаться на самый верх столовой горы. Центральная деревня совсем разрушилась, выветрилась, от нее осталась лишь низкая земляная стена в форме окружности. Селение было основано, по всей вероятности, в двенадцатом веке, но никто не знает – ведь не существует свидетельств, что эти культуры были воинственными или что в те времена кто-то им угрожал, – почему оно было построено так неудобно высоко над долиной, где возделывалась земля. Загадка для каждого (и особенно для каждого американца), кто пытается найти всему прагматическое объяснение; а мне все казалось предельно ясным: покинувшие долину индейцы хотели, возможно, из каких-то религиозных мотивов, оказаться ровно меж небом и землей, достичь совершенного равновесия. Мы сидели на груде камней, глядя на вершины Сангре-де-Кристо; милях в тридцати к востоку отсюда, на севере поднимались Таос и Скалистые горы, а на юге, за пустыней, у Альбукерке, Арбузная гора. Видно было далеко, насколько позволяла кривизна земли. Совсем близко от нас, милях в двух всего, над другим плато, вились два ворона, окликая друг друга теми же голосами, что я порой до сих пор слышу в Девоне; эта птица, этот крик всегда за малую долю секунды переносит меня на три десятка лет назад – в детство. Рядом со мною – Дженни: пальцы рук сплетены на высоко поднятом колене, язычки ветра лижут выбившиеся из-под косынки пряди и завитки волос.

– Это кто?

– Вороны.

– А я думала, вороны только в Англии.

– Они голарктические. Водятся во всем Северном полушарии. В тех местах, где удается выжить.

Она некоторое время не сводила с птиц глаз, потом лукаво взглянула на меня:

– Они не говорят: «Никогда» 276.

– Просто он неправильно понял. На самом деле там было: «Навсегда».

– «И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий… Каркнул Ворон: «Навсегда!»…» 277Нет, – она прикусила губу, – не так хорошо получается.

– Зато получается винить всех, кроме собственного биологического вида.

Дженни резко повернулась ко мне лицом, оперлась локтями о колени, уткнувшись в ладони подбородком, глядела на меня с веселым изумлением:

– Наступила на любимую мозоль?

– Имеются в виду больные ноги или фальшивые чувства?

– Ладно тебе. Что плохого мы с Эдгаром По тебе сделали?

– Единственное реальное «никогда» на этом свете торчит из леса прямо за твоей спиной.

Тсанкави находится на самой границе территории Лос-Аламосской ядерной лаборатории. Нетрудно было разглядеть верхушку огромного серебристого ангара в нескольких милях отсюда, сторожевые вышки там и сям и – местами – ограждение из колючей проволоки, большей частью невидимое за деревьями, но протянувшееся по лесу на много миль. Дженни обернулась, потом снова уставилась на меня:

– Все равно я считаю, что это самая прелестная из бьющих на эффект старых поэм.