Джон Фаулз - Дэниел Мартин

Даже не очень думающий читатель легко может представить себе третий вариант решения, а вот будущему писателю он до этого момента и в голову не пришел. Дэн подошел уже к дальнему концу сада, туда, где внизу журчал ручей. Справа, в кустах живой изгороди, слышался шорох: какой-то ночной зверек, возможно, еж или барсук. Не видно – слишком темно. Он остановился на миг, отвлекшись от своих мыслей, прислушиваясь, не раздастся ли еще какой-нибудь звук. Но все смолкло. Им овладело – не в первый уже раз – мимолетное чувство несвободы, замкнутости по сравнению с тем миром, в котором существовал этот спугнутый им маленький зверек: чуть ли не зависть к сладкой жизни, не обремененной самосознанием.

Свобода воли.

И тут, в самой банальной обстановке, посреди ночи, в собственном саду, в полном – и не полном – одиночестве, он вдруг пришел к самому важному в его жизни решению. Оно явилось к нему вовсе не ослепительной вспышкой, словно свет, озаривший дорогу в Дамаск – большинство важных решений в реальной жизни никогда не приходят таким образом, – но как некая осторожная гипотеза, как семя, которое еще должно прорасти, как щелка в двери; ему предстояло еще подвергаться сомнению, им следовало пока пренебречь, забыть о нем и не упоминать на многих и многих следующих за этой страницах. Тем не менее Дэн хочет – по кое-каким личным причинам – его здесь обозначить, прежде чем оно разрастется, и подчеркнуть, что, хотя это может показаться в высшей степени эгоцентричной декларацией, на самом деле его решение носит в высшей степени социалистический характер. И то, что большинство современных социалистов никогда не признают его таковым, говорит (или это Дэн приходит к такому заключению) о дефектах в современном социалистическом движении, а не в его решении per se 311.

К чертям модные клише культуры; к чертям элитное чувство вины; к чертям экзистенциальное отвращение; и прежде всего – к чертям такое воображаемое, которое не говорит – ни образом, ни тем, что стоит за образом, – о реальном!

Когда будильник разбудил Дэна на следующее утро, морось превратилась в дождь. Соблазн повернуться на другой бок и снова заснуть был велик, но Дэн слышал, как внизу возится Фиби, и ведь он обещал Полу, что дурная погода не помешает их прогулке. Так что он постучал мальчику в дверь, тихонько пройдя мимо комнаты его матери. За окнами подувал ветер, явно грозивший разгуляться «до сильного», о чем без особой нужды предупредила Фиби, когда он показался на кухне. На самом деле никаким приметам она не верила, если предварительно не слышала прогноза погоды по телевидению. Явился Пол, и они быстренько выпили по кружке кофе.

Через пять минут они уже взбирались по склону холма, через буковую рощу, до самой вершины. Оттуда, подгоняемые ветром, они буквально слетели вниз, к «амвону» – скале, у подножия которой Дэн когда-то лежал рядом с Нэнси. Отсюда открывался самый лучший вид на всю долину. Дождь чуть притих на время, но бесконечная серая пелена туч, как опрокинутое море, нависшая так низко, что вот-вот закроет Дартмур, обычно ясно видимый с этого места, надвигалась на холм с юго-запада… пропитавшиеся водой поля, мертвые, насквозь промокшие папоротники; мальчик в резиновых сапогах и старой куртке для верховой езды, когда-то принадлежавшей Каро… было ясно видно, что его вчерашний энтузиазм сильно подмочен ненастьем. Дэн указал ему не очень четко видные внизу остатки двух могильников железного века на одном из лугов и следы проведенных древним плугом борозд на другом. Они попытались разобрать, где изменились границы полей, какие из межевых изгородей самые старые, но, не имея под рукой для сравнения карты угодий, сделать это было почти невозможно. Они походили еще некоторое время по северному склону долины, над полями, не принадлежащими Дэну. Пейзаж при свете дня выглядел еще более неживым, чем ночью: несколько лесных голубей свинцового цвета, пара ворон, взлохмаченных порывистым ветром, грустные, намокшие под дождем коровы.

И все же, как ни странно – или Дэну это только казалось странным, ведь ночью он вернулся домой с уверенностью, что ни к какому решению так и не пришел, – эта прогулка под дождем доставила ему колоссальное удовольствие. Он ощутил это уже в роще, среди своих буков, хотя вообще-то он презирал само понятие собственности по отношению к этим старым деревьям. В гораздо большей степени они были для него благородным собранием лесных патриархов, немного напоминающих Старого мистера Рида: именно сюда могла бы удалиться его прямая и благородная душа. Раз десять с тех пор, как Торнкум стал его собственностью, остроглазые лесозаготовители стучались в его двери, предлагая валить лес на его участке, и Дэну пришлось придумать ответ. Они мне не принадлежат, говорил он, они сами себе хозяева. Только один из всех понял, что он имеет в виду, улыбнулся, кивнул и больше не уговаривал… и тут же получил разрешение на мелкие лесопильные работы, которые иногда требовалось проводить в буковой роще.

Прогулка вернула его в обыденный мир, в мир простых вещей; он наконец-то почувствовал себя дома, вырвавшимся из затхлого калифорнийского рая с его вечным, хоть и сочащимся сквозь смог, солнечным светом, в гораздо более мягкую и приветливую, пусть даже чуть слишком влажную среду. Эта погода – нескончаемая морось и ветер, соленый запах моря, пропитавший воздух, – была характернее для этих мест, когда он был мальчишкой, примерно того же возраста, что Пол. Я не припомню случая, чтобы Дэну она была неприятна, как бы на нее ни ворчали отец и тетя Милли. Такая погода обволакивала, словно окутывала коконом, вбирала в себя, заставляя мечтать о тех – далеких и близких – местах, куда невозможно добраться; и задолго до того, как началось учение, в самом раннем детстве, Дэн уже знал: она необходима, необходима не только потому, что порождает чудесные ранние весны, все эти примулы, фиалки и чистотел на пригорках под кустами, и благоухающе-зеленое, с пробивающимися сквозь густую листву солнечными лучами лето, но необходима еще и в гораздо более глубоком смысле.

С ней жизнь была интереснее, дарила больше наслаждения, ведь каждый день ты, словно бросая кости, не знал, какая погода тебе выпадет… риск, счастливый шанс… и Дэн так и не мог привыкнуть к скуке и однообразию неизменно голубых небес, не поддался вошедшему в моду стремлению ассоциировать счастливый отдых с сиянием солнца – весьма симптоматичный триумф Майорок и Акапулько нашего мира над его климатически более поэтичными местами.

Интересно, будет ли это так же много значить для Пола, думал он, когда они шагали по краю капустного поля под вновь усилившимся дождем. Вряд ли. При всей его теперешней увлеченности, Пол был горожанином, и мышление его, как и мышление его ровесников, формировалось под влиянием новейшей информации, где преобладали городские взгляды на жизнь… сегодня даже у хлебопашца в кабине трактора обязательно был транзистор. В деревне в ходу была шутка об одном таком парне, который, завернув трактор у края поля, забыл опустить лемеха и, заслушавшись какой-то попсы, проехал весь обратный ряд с «поднятым хвостом, как тот фазан».