Джон Фаулз - Дэниел Мартин

Un beau visage d'entrepot, n'est-ce pas, madame? 443Вполне ординарное, вечное, довольно приятное лицо торгового агента.

Потом их повели к глинобитной хижине вблизи древних развалин, и вдруг – еще один странный миг – они очутились в помещении, гораздо больше напоминающем раздевалку футбольной команды, чем что-либо другое: дурно пахнущий пар, крючки с одеждой на стенах, мужчины, закутанные в полотенца, смех. Спустились по ослизлым ступеням в какое-то подполье, к совершенно необычайному водоему, наполненному чем-то вроде бледно-зеленого супа; это оказался один из горячих серных источников, которые поначалу и привлекли сюда римлян. Еще с дюжину мужчин в белых трусах – их обнаженные, кофейного цвета торсы блестели от влаги – стояли в воде, от которой поднимались клубы пара. Некоторые улыбались двум иностранцам, другие поворачивались спиной. В современной Сирии, оказывается, все еще оставались сибариты, хоть и в подполье.

У Дэна потом остались весьма смутные воспоминания об этих двух-трех часах. Он с радостью отказался бы от этой экскурсии. Но оказалось, что теперь Джейн не хочет ее пропустить: к ней, видимо, вернулось обывательское стремление сполна получить все то, за что заплачено. Какой-то атавистический инстинкт мешал Дэну прояснить создавшуюся неопределенность; вероятно, он все еще оставался жертвой любви к утратам; во всяком случае, он испытывал тайное удовольствие от возможности продлить эту неопределенность еще на несколько часов. Теперь не Джейн с ним, а он сам избегал встречаться с ней глазами. В машине она дважды брала его за руку, но, как это было в Крак-де-Шевалье, лишь для того, чтобы успокоить, призвать к терпению. Как будто его поддразнивали, заставляя ждать приезда в Бейрут для окончательного объяснения. Будто и ее слез не было, как не было прошлой ночи.

Наконец их привезли в долину меж холмов, дальше к востоку и выше руин, на древнее городское кладбище. Они посетили башенную гробницу, что-то вроде четырехэтажного колумбария, только там стояли не урны, а каменные саркофаги. Даже здесь, сказал им гид, восторжествовало умение римлян делать дела: лучшие места для могил шли с большой выгодой, продавались и покупались, как современные квартиры. Он повел их и в похожие на лабиринт катакомбы, где места для захоронений шли по особенно высокой цене, поскольку катакомбы имели «центральное отопление»: совсем вблизи от поверхности здесь проходили серные ключи. Джейн перевела старику то, что Дэн сказал о Форест-Лоун в Калифорнии. Старый араб сощурил глаза в морщинистых, как у черепахи, веках:

– Plus сa change… 444– ничего нового о человеческой глупости сказать ему они не могли.

Вскоре после полудня – старика гида к тому времени успели вернуть в музей – они выбрались из руин Пальмиры на дорогу, чтобы совершить долгий путь обратно в Ливан; Лабиб снова разглагольствовал о глупости сирийцев, неспособных использовать эти места с большей выгодой… Построить хорошие дороги, хорошие отели, казино, аэродром. Когда он умолк, Джейн с Дэном рискнули обменяться взглядами: им лучше судить. Дэн, к этому времени примирившийся с тем, что его оставляют в неведении, взял руку Джейн в свою и стал большим пальцем осторожно поглаживать костяшки ее пальцев. А у него ведь хватало времени за вторым завтраком или в тех случаях, когда она снимала перчатки… Но даже самые наблюдательные мужчины порой бывают удивительно слепы. Дэн поспешно глянул на ее руку. Розоватая вмятинка на безымянном пальце была еще видна, но золотого обручального кольца на нем не было.

Он посмотрел на Джейн чуть ли не с упреком. Она рассматривала свою лишенную кольца руку, а он видел ее сидящей там, в пустыне, устремившей взгляд на укрытый от чужих взоров клочок земли. Сейчас ее лицо выражало и самоосуждение, и робость, будто она была не вполне уверена, ее ли это рука. Но когда она подняла глаза и встретила его взгляд – правда, всего лишь на краткий миг, – он понял, что ответ ему дан и решение принято. Джейн отвернулась и стала смотреть в боковое стекло, а он – в ветровое, но он не выпускал руки Джейн, а она ее и не отнимала. Почти полминуты прошло, пока она заговорила:

– Ты думаешь, ее убьют? Дэн крепче сжал ее руку.

– Не сразу.

Дэн смотрел, как Дженни стоит у стойки бара, гораздо дольше, чем требуется, чтобы заказать напитки. Бар только что открылся и был почти пуст, как она и предсказывала, ведь это – «ее пивнушка»: здесь, в северной части Лондона, которой Дэн почти не знал, была ее родная почва, ее мир. Стену за стойкой украшали фотографии с автографами телевизионных и других представителей шоу-бизнеса: наилучшие пожелания, шутливые надписи… Неразборчивые подписи, неразличимые таланты. Как-то, в Лос-Анджелесе, Дженни говорила ему, что бар на самом деле – неофициальное театральное агентство… Здесь по утрам, каждое воскресенье, собираются те, кто, как она, живет в этом районе, но не преуспел, или – преуспел, как она, но считает, что будет выглядеть лучше в глазах других, если порой станет делать вид, что не добился успеха. Тогда Дэну не понравилось то, что она сказала, а теперь не нравилось то, что он увидел в реальности; однако он догадывался, что Дженни выбрала «пивнушку» для встречи отчасти по этой причине.

Человек за стойкой – хозяин, – видимо, знал о ней многое, и теперь она сообщала ему последние новости. Она с улыбкой повернулась, чтобы отойти, бросила последнюю реплику через плечо и вернулась к столику с бокалом и кружкой в руках. Какой-то молодой человек в дальнем конце бара внимательно смотрел, как она идет через зал к Дэну. На Дженни по-прежнему была одежда, которую она носила в Калифорнии, – джинсовый костюм, туфли без каблуков, вязаная, облегающая голову шапочка из сиреневой, голубой и белой шерсти, лицо не накрашено. Из-за всего этого она выглядела не такой умной, чуть простоватой и более спортивной, чем была на самом деле.

Она поставила бокал и кружку на стол – виски для него, полпинты пива «Гиннес» для себя – и села рядом с ним на банкетку.

– Это всего лишь «Гленливет», «Деттола» он не держит.

Дэн улыбнулся – «Деттолом» она прозвала «Лафроэйг» 445,

который, как она знала, он любит, хотя он просил просто шотландского виски.

– Ты, кажется, чувствуешь себя здесь как дома.

– Прошу прощения.

Дэн опять улыбнулся; сделал еще одну попытку:

– Я слышал, на студии все в восторге. – Она слегка пожала плечами. – Билл звонил на днях.