Александр Чаковский - Блокада. Книга 4

– Это мы знаем, – с горечью произнес Жданов.

– Ничего нового добавить не могу. Разве только то, что товарищ Сталин придает большое значение операции по деблокированию Ленинграда. Он убежден, что она, помимо всего прочего, скует значительные силы немцев и не даст Гитлеру возможности перебросить их под Москву.

Сказав это, Воронов умолк, размышляя, передать ли ему и другие слова Сталина – о том, что, если прорвать блокаду не удастся, в городе начнется голод. Но он не повторил этих слов, решив, что здесь, в стенах Смольного, напоминать об этом излишне.

– А каково положение в городе, Андрей Александрович? – спросил он.

– Тяжелое. Очень тяжелое! – сказал Жданов. – Особенно с продовольствием. Вы потом встретитесь с Павловым, он расскажет подробнее. Скажу лишь, что мы приняли решение снова снизить нормы выдачи продовольствия. В третий раз! В город ведь съехались десятки тысяч людей из оккупированных районов области… Что же касается военной обстановки, то основные бои идут на «пятачке» у Невской Дубровки. Плацдарм на левом берегу мы держим, но уже ясно, что имеющимися там силами прорвать блокаду невозможно. Трасса, по которой мы получаем продовольствие и эвакуируем население, сейчас действует с большими перебоями: на Ладоге непрерывные штормы, не говоря уже об обстрелах и бомбежках. Враг хочет задушить нас голодом, это всем ясно. Но теперь… – Жданов резко встал и потряс листками бумаги, которые так и держал в руке. – Теперь все будет иначе!

– Я бы хотел доложить некоторые подробности планируемой операции, – сказал Воронов.

– Да, да, конечно! – воскликнул Жданов. – Впрочем… одну минуту.

Он нажал кнопку звонка и сказал появившемуся секретарю:

– Срочно попросите ко мне Федюнинского, Васнецова – словом, всех членов Военного совета, кто на месте. И чаю, – крикнул он уже вдогонку секретарю, – всем морского, крепкого чая!

Через несколько минут находившиеся в Смольном члены Военного совета фронта собрались в кабинете Жданова.

Едва дождавшись, пока все расселись за длинным столом, на котором лежали карты, и официантка из смольнинской столовой, расставив стаканы с чаем, ушла, Жданов с необычным для него в последнее время подъемом, звонким, как в былые времена, голосом сказал:

– Товарищи! Генерал Воронов, которого все вы хорошо знаете, прибыл к нам в качестве представителя Ставки. Перед вылетом он виделся с товарищем Сталиным и привез приказ… Впрочем, товарищ Воронов сейчас все расскажет сам. Вам слово, Николай Николаевич!

Воронов встал. Взгляды всех присутствующих были устремлены теперь на этого высокого человека с генеральскими звездами в ромбообразных петлицах.

– Товарищи, – сказал он, – Ставка приказывает…

Воронов на мгновение умолк, потому что ему показалось, что голос его звучит неуместно торжественно, и повторил уже спокойнее, суше, но делая ударение на каждом слове:

– Ставка приказывает провести большую наступательную операцию с целью прорвать блокаду Ленинграда… Разрешите карту юго-восточной части фронта.

Руки сидевших за столом людей устремились к картам, отыскивая требуемую.

Когда карта оказалась перед Вороновым, все склонились над ней. Несколько мгновений Воронов молча смотрел на карту, точно заново изучая ее.

– Прорыв блокады предполагается осуществить здесь, на востоке, в районе Синявина. – Воронов очертил указательным пальцем участок южнее Ладожского озера. – Этот район, как известно, сейчас занят противником. Но в то же время пространство, разделяющее наши блокированные войска и пятьдесят четвертую армию, здесь минимальное – всего двенадцать – четырнадцать километров. Задача заключается в том, чтобы окружить и уничтожить шлиссельбургско-синявинскую группировку немцев, прорвать юго-восточную дугу окружения и тем самым вернуть сухопутные коммуникации, соединяющие Ленинград с остальной частью страны. Начало операции Ставка назначила на двадцатое октября. Сегодня, как известно, уже четырнадцатое…

Теперь, – после короткой паузы снова заговорил Воронов, – я хотел бы задать вопрос командующему. Иван Иванович, – обратился он к Федюнинскому, – по данным разведупра, противник к началу текущего месяца располагая на Северо-Западном направлении примерно пятьюдесятью тремя дивизиями. Сколько из них находится непосредственно под Ленинградом?

Федюнинский по военной привычке встал и быстро ответил:

– Полагаю, что непосредственно под Ленинградом находится не менее половины немецких войск, сосредоточенных на Северо-Западном направлении. – И добавил: – Во всяком случае, товарищ Жуков считал, что дело обстоит именно так.

– Каковы задачи, поставленные сейчас перед вашими войсками?

– Мы продолжаем вести оборонительные бои на левом берегу Невы. Противник усиливает нажим на этом участке с целью сбросить наши части в Неву. На Карельском перешейке и в районе Ораниенбаума войска заняты совершенствованием обороны. На юге положение стабилизировалось. Что же касается пятьдесят четвертой армии, которая теперь подчинена нам, то она пытается своими главными силами вести наступательные операции в районе Синявина. Правда, пока безуспешно.

– Ясно, – сказал Воронов. – Еще один вопрос: что представляет собой на сегодняшний день полоса, которую нам предстоит прорвать?

– Гнусная полоса, Николай Николаевич, – нахмурившись, проговорил Федюнинский. – Леса и болота. По данным нашей разведки – воздушной и наземной, немцы хорошо укрепили этот участок. Огневая система тщательно разработана. Между болотами – минные поля.

– Так… ясно, – задумчиво произнес Воронов. – А какими силами располагает там противник?

– Полагаю, что не менее чем тремя полнокровными дивизиями, – ответил Федюнинский. – Но дело не только в этом.

– А в чем же?

– В том, что на каждую дивизию, к тому же усиленную артиллерией РГК, приходится, по сведениям, полученным от захваченных «языков», не более двенадцати – пятнадцати километров фронта.

– А не врут «языки», не пугают?

– Пугать им нечего, для них война кончилась, – сказал Федюнинский, – да, кроме того, одному «языку» мы бы и не поверили. Больше десятка фрицев наши бойцы на своих спинах перетаскали. И все одно и то же подтверждают.

Воронов молчал, что-то обдумывая. И в наступившей тишине до него донеслись едва слышные, равномерные удары, точно кто-то постукивал по столу. Стук этот раздражал Воронова, мешая ему сосредоточиться. Он посмотрел на Жданова, но тот сидел неподвижно, положив обе руки на стол. Воронов взглянул на остальных. Они тоже сидели спокойно.

Наконец он догадался. Мерное, едва слышное постукивание доносилось из небольшого коричневого ящичка, установленного на письменном столе.