Анатолий Курчаткин - Звезда бегущая

Уезжать хочет, праздно подумалось о корреспонденте, хочет договориться.

Так и оказалось.

В проеме распахнутой фургонной дверцы появился хозяин кинопередвижки с двумя круглыми бачками для хранения коробок с пленками, поставил их на край, спрыгнул на землю, хотел составить бачки вниз, — мужик, отец мальчика, не дал ему: положил руку на плечо — и киномеханик повернулся. А, это ты, должно быть, значили его слова, которые он произнес, здороваясь с отцом мальчика, — Кодзев не слышал самих слов, только звук голоса. Отец мальчика стал ему говорить что-то, взял за грудки себя, потом его — видимо, о чем-то просил; хозяин кинопередвижки сначала отказывался, не соглашался, отец мальчика уговаривал — и уговорил. И вот еще, показал он после на стоявшего все это время рядом корреспондента, и хозяин кинопередвижки развел руками: да все равно! Он взял, наконец, бачки с коробками, составил их на землю, стал закрывать дверцу, а отец мальчика поднял бачки и пошел с ними к крыльцу.

— А что же вы не уехали? — окликнул его Воробьев, когда мужик всходил на крыльцо, — Вы же вроде в больницу ехать собирались, так мне говорили?

Воробьев стоял с другой стороны крыльца, в руках у него были весла. Одни из тех, что вчера принес корреспондент. Полюбила Кошечкина речные прогулки.

— А не на чем уезжать, — останавливаясь, сказал мужик. — Вчера ж, говорю, поехал, угробил мотоцикл чужой, сегодня не дает никто. Я уж сегодня-то не разбил бы, ну да… Вон, — кивнул он назад, — с Гошкой договорился, кончит крутить, отвезет меня. Ночь у нас здесь ночует обычно. Да мне до дня ждать — сами понимаете. Вашего вон одного еще захватим с собой, — снова кивнул он назад.

— Он наш, как ваш, что вы! — с веселостью воскликнула Лиля. Они с Костючевой стояли на самом крыльце и, чтобы пропустить мужика, стронулись к краю. — Он кор-рес-пон-дент! — произнесла Лиля по слогам с угрожающей внушительностью.

— А мне что, мне все равно, — сказал мужик. — Я думал, с вами, так ваш. Все равно. Я как раз билеты за жену продам. Ее б дело. Она у меня это, начальник этого, — повел он головой вдоль клуба.

Совсем нормальный был мужик, тихий, спокойный. Хмурый и угрюмый, правда, так каким еще и быть ему. Никак по нему не скажешь, что вчера то самое дикое буйство устроил.

Он ушел, и на крыльцо ему на смену тут же вышла Кошечкина.

— А мы с Леней на лодке кататься, — сказала она, ни к кому не обращаясь, но глянув быстро со своей ласково-вкрадчивой улыбкой по очереди на всех: и на Кодзева, и на Дашниани с Урванцевым, и на Лилю с Костючевой. — Так чудно, прелесть! Присоединяйтесь, кто хочет. Там в комнате еще весла есть. Идем? — посмотрела она на Воробьева.

У Воробьева, как она вышла, сделалось напряженное, замкнутое, высокомерное лицо. Казалось, оно говорило: вы все ее не любите, ваше дело, бог с вами, но только попробуйте тронуть ее!

Кошечкина увидела корреспондента.

— Володя! — замахала она ему, сходя с крыльца. Киномеханик закрыл фургон и пошел следом за отцом мальчика к клубу, а корреспондент все топтался у фургона, похоже, он не знал, что ему делать, оказавшись так неожиданно на виду у всех. — Володя! — снова позвала Кошечкина. — Мы на лодке! Идемте с нами.

Корреспондент там у фургона задергался. Кодзев видел: он и хочет подойти, и не может, не идут ноги.

— Нет, — крикнул он наконец, оставшись на месте. — Спасибо! Я уезжаю сегодня. Вот, — показал он на кинопередвижку.

— А! — протянула Кошечкина и пошла к нему. — До свидания тогда, если уже не увидимся. Спасибо вам, Володя, за вчерашнюю прогулку. — Она подошла к нему, подала руку и что-то еще говорила то недолгое мгновение, что он держал ее руку в своей, но слышно их уже не было.

— Леня! — позвала она затем Воробьева. — Подойди, Володя тебе объяснит, куда весла потом отнести.

«Однако, — изумленно подумалось Кодзеву. — Никакого смущения, ни малейшего! Этот хоть устыдился, исчез неизвестно куда и уезжает раньше, чем собирался, а этой — да хоть глаз выколи!»

Корреспондент объяснил Воробьеву, где он брал весла, и Кошечкина с Воробьевым пошли через площадь к реке.

— Вот, Дашниани, учись жизни! — сказала Лиля с крыльца, кивая им вслед. — А то помрешь дураком.

— Помереть дураком не беда, — отозвался Дашниани. — Главное, чтоб не дураком жить, Лилечка.

Они снова разговаривали друг с другом точно так, как всегда: она — ослепительно улыбаясь, он — со снисходительно-уничижительной ухмылкой; и тени вчерашнего не было в их обращении друг с другом. Кодзева как ударило: а может, у них камуфляж все это? Кошечкина не таится, а Дашниани с Лилей… Хотя что тут камуфлировать. Все на виду, не спрятать ничего, сколько ни маскируйся.

— Между прочим, надо в столовую, — торопливо сказал он, чтобы не дать Дашниани с Лилей продолжить. — Она до восьми сегодня. Так что давайте. — Бросил надоевшую сигарету на землю, в целое лежбище набросанных сегодня мужиками с крыльца окурков и затоптал ее. — Накормлю вас — и на сегодня обязанности свои складываю. Дальше кто что хочет, то и делает.

— Санечка, а в кино можно будет? — спросила Лиля тоном примерной ученицы.

Кодзев показал ей рукой: погоди! — он сообразил, что надо напомнить об ужине и Воробьеву с Кошечкиной.

— Леня! — сложил он руки рупором. И, когда они обернулись, крикнул: — В столовую! До восьми часов!

— Тебе, Лилечка, вредно в кино на современные фильмы ходить, — уловил слух голос Дашниани. — Они нравственные все очень, они на тебя дурное влияние окажут.

Да черт побери, никак удержаться не может. А ведь мужик! Воробьев вдалеке что-то спросил Кошечкину, она ответила, и он отрицательно помахал рукой.

Ладно, это уже их дело. Они все время отдельно.

Кодзев взял Дашниани под руку и повлек с собой.

— Данечка! — сказал он, нарочно так его называя, как называла вчера Лиля. — Милый мой, сколько можно? Что тебе от Лили надо, что ты ее терзаешь?

Дашниани некоторое время шел рядом молча. Потом высвободил руку. И поглядел на Кодзева сбоку каким-то странным взглядом.

— А я не должен, да?

— Ну ты ж мужчина!

Дашниани все глядел тем же странным, то ли удивленным, то ли обескураженным взглядом.

— А ты что, Саша, считаешь: мужчина, так он порядочным человеком не может быть?

— Причем здесь порядочным? Выдержанным, Юра! Выдержанным!

Дашниани захохотал, потрясываясь всем своим крупным, большим телом. И теперь он взял Кодзева под руку.

— Ай, Саша! Ай, Саша! Так ты вон что! А я-то подумал… — Смех его оборвался как-то уж больно разом. — Я тебе, знаешь, — сказал он, — о своем товарище расскажу. Я тебе тут начинал, помню. Недоговорил.

Столовая стояла пустой, никого, кроме самой буфетчицы; буфетчица быстро покидала на стойку все, что могла подать, и так же быстро поужинали и вновь вышли на улицу.