Валерий Пономарёв - Нежданно-негаданно [сборник]

— Леспромхоз в районе на хорошем счету, — проронил как бы между прочим Ковалев, думая зайти с другого края. — С заданием они всегда справляются. Их хвалят. А все ведь не усмотришь.

— В области за план, но не за растранжиривание леса! — опять перешла на повышенный тон Ольга. — И не намекайте мне больше о таких вещах, Игорь Николаевич.

Когда прилетели в поселок, Ольга еще долго не могла успокоиться: уже и климат меняется в этих местах, ветры свистят с севера, нечем задерживать их — косят лес под гребенку. Реки мелеют.

Не-ет! Ольга не даст спуску. Ее такие Ковалевы не обманут, не объедут. Слава богу, опыта хватит, Она добьется порядка, не отступит, выдюжит.

Илья заканчивал второй обход. Воронки были полны живицы, пришли уже две женщины — сборщица, соседки Ильи, которые сами напросились, зная, что Илья не ленивый мужик, у него можно заработать.

Илья доделает намеченное, бабы соберут живицу, та и другая сторона достанут по бутылке водки, закусят хорошей рыбкой, бабы ночуют, балагуря всю ночь, а с рассветом уйдут к дороге, а Илья займется своими делами: все-таки он выследит медведя, обхитрит, разберется, что к чему.

Мысли его прервал голос Ефрема:

— Дело есть, Илюха. Отдохни, давай потолкуем.

— Иди в избушку, там сборщицы, поговори с ними, все равно ночевать останешься. Я закончу и приду вечером, — не оборачиваясь, бросил ему Илья. Он знал, остынешь — работа не так уже идет, а время не ждет. Илья в удовольствие резал сосны: резцы наточены, бриться ими можно, погода теплая, живица идет обильно, работается легко и весело.

— Да-а, паскудное дело приваливает, Илюха, — не отставал Ефрем. — Отдохни, и так всех намного опередил. Поговорить сейчас надо.

— Что? — остановился недовольно Илья.

— Все честно тебе скажу. Лесничии проверку хотят учинить. Ты сразу с кислотой начал резать, а надо было первый обход без кислоты, предохранительный называется. Делается это для того, чтобы сосна в работу втянулась. Если предохранительный не сделать — слабое дерево после семи-восьми обходов «крылья повесит», чахнет. А когда еще здесь рубить станут. К этому времени лес потеряет все качества.

— Что же ты молчал?

— Как лучше хотел. Сезон уж подошел. Думаю, зачем время тратить на этот предохранительный, живицы от него кот наплакал. Шпарь с кислотой. Для тебя же больше пользы.

— Ну, сам и ответишь за ложь.

— Надо сделать этот обход без кислоты, дать два уса сверху. Я тебе помогу.

— Надо, значит, сделаю. «Вот и выкроил время», — подумал Илья, выговаривая: — Нужно все вовремя делать, — про себя отметил: «Мудрец же ты, мужик, как я посмотрю. Все хитришь».

Ефрем смолчал, направился к избушке: «Один грех с плеч долой. А про четверть участка, который напростую надо было резать, незачем говорить пока Илюхе: авось все-уладится, уломаю лесничиху. Пусть Илья жмет на полную возможность».

…Илья с Ефремом быстро закончили обход напростую, и Белоусов стал дорезывать косячок намеченного леса.

Бабы уже почти заканчивали сборку. Ефрем решил помочь и им, хоть и подлецом по отношению к Илье выглядит, а раз мужик всей душой к нему — пособить надо и подождать, когда все сделают. Он знал: завтра под вечер хорошо выпьют с Илюхой, бабы водочки отведают, Илья принесет десятка два стерлядок, даст бабам, скажет: там дома пригодятся, пацаны полакомятся (у обеих женщин были ребятишки), обернется к Ефрему, молвит: на и тебе. Простак Илюха, а когда подвыпьет — последнюю рубаху отдаст. Вот мужик попался. Эх! Кабы не это паскудное дело… Но может, и обойдется…

На работу в последний день вышли рано, чуть рассвело, не так жарко. Утро было сизое, росистое, но с каждым часом теплело, от земли поднималась испарина. Чувствовалось, что день опять будет жарким, безветренным.

Ефрем выбирал из воронок живицу в ведра, а бабы таскали ее в бочки.

Илья уже заканчивал круг и шел за ними по пятам.

Он видел, как стараются бабы: торопится, задевая голенями одна за другую, Валентина, шуршит ведрами о полные бедра; шустро бежит тонкая, но крепкая Марина и, кажется, нет у нее в руках груза.

— Эх-эх! Валентина! Растолстела ты больно. Жизнь, видно, больно хороша! — кричит Илья.

— Некому пообстрогать — вот и полнеешь, как уж не хороша, — отшучивается Валентина. — Зови почаще, может, и похудею.

— Марина вот тоже одна живет, без суженого, а не раздобрела, — не унимается Илья.

— Она мужика славного подыскала, — гогочет Валентина.

— Болтай, болтай, — одергивает ее, смеясь, Марина. — Не слушай ее, Илья, наговаривает.

А Илья уже шел дальше, наслаждаясь работой, любовался здоровьем и ловкостью баб. Ему необходимо опорожнить скорей воронки — бабы эти не подведут. Доволен он был свободной и беззаботной жизню своей, басисто напевал:

— Я зна-аю, что ты-ы уж не жде-ошь и пи-исьма-ам мои-им уж не ве-еришь, и встре-етить меня не при-иде-ешь к вокза-альным распа-ахнуты-ым две-ерям.

— Придет, придет, Илья! — кричат ему бабы вразнобой.

А Илья уж пел что-то грустное, тихое и торопился закончить к вечеру обход.

«С ним и беда не беда», — казалось в это время Ефрему.

Валентина с Мариной думали каждая о своем, потаенном, сокровенном, и жили маячившими где-то далеко-далеко неопределенными зыбкими мечтами-надеждами.

Глухариная песня хакка Ильи уже слышалась с другой стороны, из низины, потом переместилась на взгорок, подбадривая баб и Ефрема.

Дальше все было, как думалось Ефрему: сидели у костра, прикладывались к водочке помаленьку, закусывали доброй рыбкой, балагурили, говорили о разном. Вечер был теплым, комариным, зной уже не давил, из низины тянуло освежающе, они развели дымокур, и комаров отгоняло. Всю ночь сиди. Благодать!

Как только рассосалась короткая сизая ночь, и стало видно тропинку, и утро опахнуло прохладой, Ефрем с бабами со стерляжьими свертками ушли к дороге, где должна была забрать их машина и увезти в поселок.

Ефрем размышлял по дороге, как ему «подъехать» к лесничихе или склонить к этому Ковалева. В голову с похмелья ничего путного не приходило, он махнул рукой и оставил до завтра, заговорил с бабами о делах в поселке.

Илья, оставшись один, решил сначала покормить олененка, которого он нашел с переломленной ногой в лесу, у речки. Смастерил тогда палочки вроде шин, перевязал ему ногу рубахой и принес в избушку. Сделал загородку из жердей и выхаживал его.

«Скоро заживет твоя нога и уйдешь от меня», — говорил он вслух олененку, лизавшему ему руку. Илья хоть и был страстным охотником, но маленькую зверюшку какую или птенца он не тронет, не раз выхаживал и лосят, и глухарят. «Если бы не Барсик, — кивал он на собаку, — давно бы тебя этот медведь упер. Но теперь выкроилось время, узнаем, что он около нас толчется». Илья бросил в рюкзак сеть и пошел к речке. В свою затею он верил, не первый день в лесу, знает медвежьи повадки: придет медведь к протухшей рыбе, тем более если голодный.