Валерий Пономарёв - Нежданно-негаданно [сборник]

Илья наловил чебаков, принес на участок, выкопал у болота яму, скидал туда рыбу и забросал сверху дерном. Занимался своими делами, резал лес. А через три дня открыл яму, и тухлый запах потянуло ветром по округе.

Илья был уверен, что когда медведь учует запах, не утерпит, чтобы не подойти, пусть даже и сытый: любопытный зверюга, хоть и осторожный.

Первую ночь Илья не ходил караулить: пусть остынут его следы, улетучится человеческий запах. Зверь, судя по всему, опытный. Учует следы у ямы — не подойдет. Илья работал почти всю ночь, медведя не было слышно. Не знал он, что медведь колесил возле сваленной рыбы и, дойдя до его следа, подняв на загривке шерсть, бросался в кусты.

На следующий вечер, заранее привязав собаку, Илья подошел на сделанных ходулях к кедру, метрах в сотне от ямы, и забрался в саму гущу. Рядом, на суку, повесил ружье. Илья не собирался стрелять медведя, он их никогда не бьет: медвежье мясо Илья не ест, ему лосятины хватает. Шкуру напоказ — это тоже не в его характере. Илья уважал этого зверя за смышленость и силу, знал: здоровый сильный медведь не нападет. Не раз и не два ему приходилось встречаться с ними, здесь что-то другое, и ему необходимо это знать. Может, придется и пристрелить, если, к примеру, он бешеный или слабый старик, такой может и напасть. Но Илья разберется, увидит.

В самую полночь, когда сизо-серый цвет затекает в сине-туманный, и такое длится около часу в эти летние короткие ночи на Севере, Илья услышал знакомый треск со стороны болота, против ямы с рыбой, оттуда тянул ветер. Потом треск донесся справа, слева, сзади. Ладно, ветер стих на время, не наносит на зверя запах человека. После — похрустывание снова с болота и ближе. Илья понял: зверь обошел вокруг, не обнаружил ничего подозрительного и идет с той стороны, куда недавно тянул ветерок. Опытен зверюга. Илья всматривался в синь, он уже чувствовал: медведь где-то близко и теперь особенно осторожен. Вот хрустнуло у самой почти ямы. Илья специально сделал ее на чистом месте: лучше видно будет. Туманное уже разбавлялось снова сизо-серым, расплывчатые кусты обретали свои очертания, вот-вот совсем светло станет. Только в эту пору — в пору границы между утром и ночью — можно еще ожидать зверя. Как только посветлеет — не высунется из кустов, теперь должен подойти. Илья заметил его не сразу: бурый цвет медведя сливался с пожелтевшей осокой. Вот лобастая голова зверя выдвинулась дальше и замерла. Потом медведь долго стоял, поворачивал голову в разные стороны, нюхал, слушал. Илья сидел, казалось, без дыхания. Убедившись в безопасности, зверь медленно, припадая на левую ногу, заковылял к яме. «Худющий-то, как ноги носят?» — мелькнуло у Ильи. Зверь был очень крупный, но настолько тощий, что шерсть висела на нем скомканными отвислыми сосками. Он, казалось, еле передвигался. Да у Ильи духу не хватило бы стрелять этого калеку. Хоть бы и напал, так Илья ножом его прирезал. Барсик бы помог, если что.

Теперь Илье было понятно все: зверь сильно заранен, не может добывать себе пищу, ему не осилить ни лося, не сделать быстрый мощный бросок к оленю, ягод еще нет, и голод заставил его охотиться за человеком, но Илью от схватки с ним отводила собака. Зверь боится ее, уходит, наверное собирая последние силы. Понятно, какая злоба у него к человеку.

Зверь последние шаги к яме сделал осторожно, тихо, тщательно обнюхал рыбу, взял несколько чебаков, а потом жадно и быстро начал жрать. Минутами рыбы не стало.

Медведь резко повернулся и исчез в осоке.

Илья слез с кедра и направился в избушку. По дороге его осенила догадка: Ефрем ушел в мастера перед самым сезоном, такой жадный до работы — не медведь ли здесь причина?

Но если, допустим, так, то почему же не сказал ничего Ефрем? Да, может, и не это, что-то другое. Илья махнул рукой: ему одно важно — теперь медведь ему мешать не станет.

Каждый день, когда в полдень было работать невмочь от жары, Илья ходил на речку, пойманных чебаков складывал в рюкзак, приносил на участок и высыпал в яму, уже не заваливая.

Медведь, пока чуял следы Ильи — не выходил. Когда же след остывал, он съедал рыбу. А потом он, видимо, примирился с запахом Ильи, рыбу съедал этой же ночью.

Недели через две Илья с того же кедра видел, как медведь смело уже на четырех лапах подошел к яме и стал чамкать чебачишек. Ночами, зверь теперь уже не болтался по участку. Наверное, набрался сил и охотился, — думалось Илье. А как-то днем он случайно столкнулся с ним совсем близко: Илья резал в дальнем углу, услышал шум, увидел бегущих оленей, а наперерез мчался медведь, промахнулся, не успел, вылетел на опушку. Видимо, запах Ильи остановил его, зверь поглядел в его сторону и как ни в чем не бывало побежал дальше. Рыбу уже медведь брал не всегда. Значит, уже мог обходиться.

У Ильи наступил самый разгар работы, стало не до медведя. Да дело было уже сделано, и он не обращал на него никакого внимания, хотя слышал, что собака в разных местах участка иногда наседала на зверя. Потом медведя и совсем не стало слышно. Видно, перебрался в более богатые пищей места.

Илья по-прежнему тянул два плана: ушел с головой в работу.

Ольге надоело ждать у избушки: как только высадилась из вертолета, Ефрем с Игорем ушли за Ильей, участок около двух километров длиной — видно, не нашли еще. Ольга направилась в глубь леса. Перебралась через бурелом в низине и пошла навстречу к ним. Чувства и мысли роились: Ольге радостно, что с Ильей встретится, и тяжело, если все окажется, как говорил Ефрем, — ей придется влепить за жульничество сполна. Она не отступит. Набегало и другое: ну зачем вот так мотаться, лазить по лесам? Могла бы ведь в большом городе, если захотела, жить, работать в приличной спортшколе, — зачем-то пришла ей в голову эта мысль. Когда училась, — те годы, конечно, самые светлые в ее жизни: кончилась война, все люди как умылись, сняли с лиц печаль. Дышалось уже легче. Все девчонки по кино да по концертам разным, а она, после лекций и занятий в общежитии, приходила на лыжню и «утюжила» ее, оттачивая технику, и тренировалась без устали, удивляя тренера упорством, терпеливостью в работе. Прошло два года, она опередила всех, а ведь в лесотехническом были самые сильные перворазрядницы в городе. Но Ольга, привыкшая с детства к тяжелому труду, увеличивала и увеличивала нагрузки, чувствовала себя полной сил. На пятом курсе стала мастером. Радость была-а! Даже плакала от этой радости. Ее уговаривали остаться в институте, приятно было, что тебя ценят. Ольга долго колебалась, мучала себя: остаться или нет. Но все-таки потянуло домой, в Сибирь, к лесам, к которым она с детства прикипела душой. «Каждый кулик, видно, свое болото хвалит», — усмехнулась она.