Валерий Пономарёв - Нежданно-негаданно [сборник]

«Все в ажуре, — произносит Веревочкин. — В порядке дела, начальник. Не сомневайтесь!

Здорово! Не зря они ехали сюда! Лузина перебивают, кричат, волнуются. И виделось ему много пробуренных скважин, каждая — нефтеносная, действительно нефть уже найдена, прогнозы оправдались, поселок Тавдинск станет городом, нефтяной столицей России, Союза, месторождение привлечет внимание, к городу с «Большой земли» проложат железную дорогу, и побегут составы с нефтью во все стороны. Сибирь станет делать политику.

Лузин опомнился. Полегчало от тех давнишних воображений.

Теперь все стало наяву. Но мысли снова наткнулись на Доронина, другого Градова, и воспоминания начали бередить его, толкались, лезли одно на другое.

Все неожиданное, трудное, почему-то сваливалось на вахту Доронина. Это и худо и хорошо. Худо то, что изматывались лучшие в бригаде люди, они трудились по нескольку смен, еле держались на ногах; а хорошо то, что иная бы другая вахта — не выдержала, и скважина бы была «заморожена». Бурили первенца своего по весне. Разлились вешние воды, маленькие речушки стали реками, болота — озерами, и буровая оказалась на островке. Лузин понял: бурить, оказывается, в весеннее половодье в Приобье ничуть не легче, чем в стужу. На работу ездили на катере, летали вертолетами. Но вот пошли дожди, вода прибывала, стала подбираться к буровой, начала затоплять земляные амбары с глинистым раствором, сплошная кисея дождя повисла на несколько дней, заслоняя видимость. Вертолеты летать не могли, катер со сменной вахтой блуждал по озеру в тумане. Долго не могли пробраться к буровой, а вахта Доронина трудилась уже четвертую смену.

Федор стоял у ротора с синими, как баклажан, ободьями под глазами, Веревочкин, залепленный с ног до головы глинистым раствором, клял на все лады непогодь и твердил, что они еще злее станут и выдюжат. Остальные, глядя на них, тоже держались. А когда развиднелось, то вместе с вахтой прилетел Градов и целовал их всех по очереди. Через двое суток они закончили скважину, она оказалась нефтеносной. Обнимались и ликовали, как дети. Был митинг, их поздравляли!

Лузина взволновало и другое: необходимо пробурить еще скважины. Ведь в Поволжье, где когда-то работал, из десяти скважин нефтеносными оказывались только три-четыре. Здесь было не так. Они пробурили несколько скважин, и все они дали нефть. Уверенность была ясной. Никто не сомневался. А Лузин уже прослышал, что геологи открыли недалеко еще одно месторождение на озере Черном. И сразу встает проблема, а как бурить это озеро? Вокруг его болота да топи бездонные — это еще неизвестно тогда было.

…Градов понимал: открыто интересное месторождение. Мысли терзали, не давали ему покоя: может, здесь удастся отквитать все свои невезения. Но он видел, как трудно бурить в здешних, пока еще не обустроенных местах, и уверенности, что все пойдет как надо, — не было.

Но Градов не терял надежды, настраивал себя на то, что все образуется: «Трудно, пока разбуриваем, а как месторождение заявит о себе, даст нефть — все будет: и техника, и люди».

Доронин собирался перевезти старуху-мать, тоже чувствовал, что нефти-то на долгие годы хватит. Всем буровикам давали квартиры в кирпичном большом доме, уже город закладывали.

Веревочкин делился с Дорониным мыслями вслух:

— Мне бы, Федя, бабу теперь хорошую, и путешествия Коли закончены. Сколько веревочка не вейся, а конец должен быть. Набродился я досыта. Лучше искать нечего. Горючки-то, как он называл нефть, еще после нас останется.

— Вот в отпуск поедем в Башкирию, найду тебе невесту. Есть у меня на примете, — отшучивался Доронин.

— Это, Федя, хорошо. Молоток! — гоготал Веревочкин.

В самый разгар работ, на первой скважине Лузин получил письмо от матери, где написано было всего несколько строк:

«Милый Владик, этой весной совсем худо себя чувствую: часто болит сердце. Было два приступа, не сообщала тебе — не хотела расстраивать. Но, видно, сердце новое не вставишь, хочу увидеть тебя. Мало ли что может случиться. Самой уж к тебе не бывать, тяжелы мне такие переезды. Не обижайся за отказ приехать.

Крепко тебя целую, родной мой.

P. S. «Еремея Градова я помню хорошо, как же, упрямый такой мальчуган был. Учился посредственно. Семья у них большая была. Некогда за детьми следить, видно, было.

Душевный привет ему передай, сынок».

Лузин тогда показал письмо Градову.

— Конечно надо съездить, Владислав. Закончите скважину — и поезжай. Навести старушку. Поклон ей низкий от меня.

После Лузин еще получил письмо из дому, где мать писала, что вроде получше ей стало, если некогда, так может и не ездить, повременить.

И Лузин пробурил еще несколько скважин: надо довести дело до конца.

С первым пассажирским теплоходом он поплыл вверх по Оби, до речки Быстрой, а там уж на попутной лодке, да и пешком недалеко, три версты.

Подходя к деревне, Лузин встретил старика Сергея, рыболова.

Тот, увидя Лузина, потупил взгляд, покачал головой:

— Поздно, паря, три дня ждали. Схоронили всей деревней.

…Лузин никогда не простит себе этого, такое не сгладится.

Вернувшись в Тавдинск, только через день получил телеграмму, посланную ему.

Потом окунулся в работу, дело принимало широкий разворот, горе и боль зарубцовывались.

Наступила осень, небо оседало над Обью прямо на лес. Покраснели дрожащие листья осин, зажелтели верхушки берез, реже раздавались на реке гудки пароходов, около берегов застекленели широкие каемки — «забереги»; вода стала холодной, прозрачной, как воздух, нет-нет да одинокие снежинки мелькнут, неся что-то грустное, стаи уток и гусей тянулись к югу, тревожа душу.

Веревочкин вернулся с курсов бурильщиков, возглавил в бригаде вахту, которая сменяла доронинскую. Он, как обычно, балагурил, отвлекая Лузина от грустного, тяжкого:

— Ну, теперь, Федя, мы с тобой на равных. Еще годок, так и Владислав Петрович в помощниках моих окажется. Дела! Ну, а Градова мне не спихнуть — крепкий мужик.

— Почему же не столкнуть? У него семь классов грамоты, а у тебя все-таки десять, — не замешкался Доронин задеть Градова.

Веревочкин взъерошился:

— Градов с умом дела ведет. Ты на него бочку, Федя, не кати. Да он и друг нашего Петровича. А за Владислава мы в огонь и воду.

— Без Петровича он на мель сядет — вот и друг! Нужен он ему, как воздух. Ну-у, как ты, Никола, догадаться не можешь. Ай-яй. Говоришь, многое повидал. На Колыме босиком ходил.

Веревочкин гоготал, говорил, что разберется, и если Градов финтит, то Веревочкин может ему и замечание дать, — заканчивал он под ухмылки окружающих.

Перед глазами Лузина всплывало новое и новое: разбуривали отдаленное месторождение, они уже знали, что потом станут бурить на Черном, их бригаде доверено начать. Как-то все сложится?..