Валерий Пономарёв - Нежданно-негаданно [сборник]

Потом он спохватился: тетке, наверное, уже делают операцию, а они тут с золотом. Ехать туда, к ней, скорее!

Нинка, видя, что Леонид засобирался, спросила:

— К тетушке? — После кивка Леонида сказала: — Я тоже поеду, то даже и от людей неудобно дома находиться-то.

«От людей неудобно!» Леонид хотел ругнуться как следует, но подумал, что ничего это не изменит. Такая она, видно, уже есть.

Пока тряслись на попутной до райцентра, Нинка обдумывала создавшееся положение. Если тетка умрет… Они поделят с Леонидом денежки, и она «вольный казак». Денег-то, наверное, хватит, пока учиться будет, да еще и останется. Она точно узнает в городе, почем грамм золота, ее не обманешь. Нинка тоже «не лыком шита», ловко надувала старуху насчет болезни-то. Федора сразу отступилась. Ходила старуха наговаривать да пить ей давала, а она воду-то за окошко выплескивала. Нинка не забыла, как Федора с матерью ее цапались. Она ей этого никогда не простит. Ну сейчас, наверное, уж развяжутся руки. Да она бы и раньше уехала, ни на кого не посмотрела, да не успела повторить все, побоялась рисковать, не больно хорошо в школу-то возвращаться, когда не сдашь. А сейчас Леонид ее вытянет, поможет.

Ладно, мать научила ее жить-то «себе на уме», не быть простофилей. Как придет пьяный Максим, уснет, она вытащит у него денежки, а утром плачет, что он напился и не принес получку-то. «Так и голову потеряешь пьяный-то», — помнит она слова матери. Но хитрить тоже осторожно надо, уметь. Раз прикинулся шибко пьяным Максим, а мать и вынула у него деньги. Ладно, тогда Леня прибежал, спас, ружье наставил… Воспоминания оборвались. Нинка вообразила уже, как она будет похаживать в городе во всем новеньком, с иголочки, по последней моде…

Машина резко остановилась и оборвала Нинкино воображение.

Федоры в живых уже не было: умерла она по дороге.

— За плохим мы не разглядели в ней и хорошее, — задумчиво и как-то растерянно произнес Леонид.

«Только и знала, что дояркой меня посылала вкалывать», — подумала Нинка, достала платок и начала «от людей» вытирать им глаза.

Уже март… Хоть весной-то, может, и через месяц только пахнуть начнет, а все равно торопиться с дорогой надо. Кончать. К середине апреля успеть бы.

А там речки вскроются, болота, затянуться может…

Эти мысли волновали сейчас Юрия Грачева.

С утра вьюжило, а после обеда выкарабкалось из-за снежных туч солнце и осветило ельник, улочку, односторонку времянок, дым из которых тянулся к небу, блеснуло на термометре, повешенном на березе, где красная ниточка к сорока подбиралась.

За улочкой, у края ельника, столпились бульдозеры, экскаваторы, тракторы, МАЗы.

Грачев нервничал. Опять срыв работы… Опять суглинистые грунты, непригодные для отсыпки полотна. А где песчаные? Чем думали проектировщики, изыскатели…

В нем накипало это недовольство к изыскателям и переходило в злобу. «А сверху: «План, план давай!» Дайте мне пригодные грунты… И я дам план… Дам! Скоро ли подъедет Коряков?»

Он ждал начальника оперативной группы управления, который должен возглавить поиски дополнительных карьеров. И во что бы то ни стало хотел уговорить его немедля лететь на трехсотый километр, где, по рассказам местного охотника, есть песчаные холмы.

Юрий верил. За пять лет стройки его ни разу не обманули местные жители и по их подсказкам они не раз выходили, казалось, из безвыходных положений.

Вскоре из-за леса выскочил «газик», подкатил к времянке и резко затормозил, проехав даже юзом.

Из машины — в полушубке, в унтах, в меховой шапке с опущенными ушами вывалился Коряков, пробасил:

— Стоим, Юрий Петрович?

— Не по своей вине, — хмуро ответил Грачев.

Коряков подошел, шустро снял меховую рукавицу, пожал Юрию руку, промолвил:

— Искать станем, Юрий Петрович, искать!

— Тут мне, Олег Анисимович, один охотник сообщил, что километрах в тридцати отсюда избушка у просеки стоит, на карте показал, она недалеко от пикетного столбика, и от нее на север километрах в двух-трех песчаные холмы. Точно, говорит.

— Разве мы можем, Юрий Петрович, со слов какого-то охотника вести поисковую группу?

— Можем. У нас нет песков, строительство дороги замерло.

— А если их там не окажется, песков? Скажут: по каким данным вы, дорогие товарищи, повели группу? Вот и отнесут спецрейс вертолетный за мой счет. Неплохо? А кроме того, синоптики сулят метели. Не полечу. Обождем.

— Обождем, обождем! — повторил зло Грачев. — Тогда изыскивайте сами. Пролазите месяц по тайге и опять ничего не найдете, — сухопарый Грачев кипятился возле толстого высокого Корякова, и казалось, невзрачный петушишка на матерого гуся наскакивал.

— Кто виноват, что тут болота кругом, а песок на вес золота, — продолжал спокойно Коряков.

— Не окажется песков, и шум поднимать станут — пусть за мой счет рейс относят. Расписку напишу. Я уверен, что не обманул меня местный житель. В глаза, говорит, мне наплюйте, если нет песков. Откажетесь, — за срыв работ ответите вместе со мной.

Корякову не глянулся Грачев такой вот взбалмошностью, нетерпением. И он был недоволен в душе, что приходилось встречаться с ним по работе. Коряков хорошо помнит стычки, ссоры вплоть до скандалов, но почти всегда Грачев выходил правым и в конце концов план вытягивал. Вот и теперь за простои Корякову нагорит не меньше Грачева, тот поднимет шум, скажет, предупреждал, рассказал, где песок, проверить не захотели — и Коряков решил согласиться.

— Хорошо. Завтра летим. Едем готовиться.

— Олег Анисимович, я шофера жду, мне к жене завернуть необходимо. А утром я как штык буду.

— Волнуешься, что загуляет там в поселке без тебя, — ухмыльнулся Коряков, подмигивая.

Грачев замялся, смутился.

— Ребенка ждем. Договорюсь с лесничим, чтобы отвез ее завтра в центральный поселок в больницу.

Корякову как-то неловко стало за неуместную шутку, он закивал:

— Конечно, конечно. Это необходимо. Не знал я, извини, — тряхнул руку Грачева, поспешно сел в «газик» и укатил.

Зайдя в теплушку и подбросив в печку дров, Грачев задумался. Перед ним встало все до мельчайших подробностей. Вот уже пять лет пробиваются они к Оби, к нефтепромыслам сквозь болотные топи, а зимой сквозь стужу, снега, метели, и он, Грачев, на самом трудном участке, отсыпке земляного полотна.

Сколько отсеялось, казалось, хороших товарищей. Его однокашник по вузу Сема Тетерин, с которым вместе думали о своем будущем житье-бытье, строительстве дорог на севере и востоке, там, где доступно не каждому… И вот Сема, проработав два года, перебрался в управление, отрастил брюхо и свысока разговаривает, не узнать. Как будто он выше стал его, Грачева, бьющегося здесь в суровых условиях шестой год. Вспомнились и другие, которые пристроились в тепленькие места. Когда он встречается с ними, то видит, как изнежились, изменились они. Гнут из себя величину какую-то. Вот хоть Корякова возьми: ни разу своим нюхом не нашел песков. Прилетит с портфелем, когда уже известно, где они, эти пески. А считается руководителем поисковиков. От таких вот «кадров» и перебои в строительстве. Он так распалил себя, что вдруг ему вообразилось, что после окончания дороги, приветствий, министерских телеграмм, ему предложат место в управлении, — и вот он сидит в кресле, растолстел, как Коряков, обленился, потерял остроту и чувствительность, как вроде обюрократился, — и так ему горько стало, что чуть не заплакал от обиды, что он, инженер-строитель Грачев, смог таким стать. Он как бы встряхнулся, отогнал нахлынувшее, стал думать о Светлане. Приехала из южного города, не побоялась ни стужи, ни гнуса, ни глухомани. После окончания дороги зовет домой, на юг. Но Юрий знает, поживет он месяц там, поваляется на приморских пляжах, насытится фруктами, — и тоскливо ему сделается в зеленом цветущем городе, тесно. И опять его потянет в далекие дали, на север или восток строить железные дороги, а может, куда-нибудь и в другие места — велики российские просторы. Такой уж, видно, он есть.