Николай Кузьмин - Соседи

На том конце провода кто-то снял трубку и, не отзываясь, выжидающе молчал. Ну, так и есть, он самый! Командирским тоном, ломая возможное сопротивление трусливого человека, Степан Ильич отдал приказание. Подействовало! Трубка была отложена, пошел звать. «Вот так-то!»

Услышав знакомый милый голос, Степан Ильич, не здороваясь, заговорил:

— Я, кажется, немного напугал вашего соседа. Но я был вынужден, мне ничего не оставалось.

— Вы правильно сделали, — отозвалась Наталья Сергеевна.

— Значит, это был он?

— Господи, конечно! Я же вам рассказывала.

— Да, помню… Ну, здравствуйте.

— Добрый день.

Чувствовалось, что Наталья Сергеевна стесняется, — видимо, Покатилов не уходил и слушал, пытаясь выяснить, кто это звонит.

После того как было спрошено о настроении и самочувствии, возникла длительная пауза. Лихорадочно подыскивая, о чем бы еще спросить, Степан Ильич переложил трубку из руки в руку и прислонился к стенке, однако тотчас вспомнил, что так или примерно так разваливались, надолго занимая аппарат, развязные длинноволосые юнцы, не обращавшие внимания на нетерпеливый стук монетками в стекло.

— Ну, как потомство? Танцует? — спросил он.

— То есть?

— Да я слышу музыку.

— А-а… Нет. Какие танцы!

Что-то показалось ему в ее голосе, и он спросил:

— Вы чем-то расстроены?

— Да нет… в общем-то. Нет, нет!

— Когда они уезжают?

Она вздохнула:

— Как вам сказать? Надо собраться… То да се…

Все-таки что-то ее стесняло, чего-то она не договаривала. Но не Покатилов же продолжал торчать в коридоре и подслушивать! Одолевали ее какие-то свои, домашние заботы, к которым она торопилась из поездки и вот вернулась.

Прощаться, ограничившись только таким пустячным разговором, Степану Ильичу не хотелось. Предложить бы увидеться, но что значит увидеться? Не назначать же встречу на углу! Пригласить в гости к себе? А Клавдия Михайловна? О черт! Вот положение…

Разговор становился натужным, искусственным.

— Кто это там у вас ругается? Я слышу голоса. Не ваши?

— Соседи, — все более тусклым, отчужденным голосом роняла Наталья Сергеевна.

— Покатиловы? А что у них?

— Я же вам рассказывала.

— Позвольте, ничего вы мне не рассказывали! Это вы кому-нибудь другому рассказывали, только не мне!

— Значит, забыла. Потом расскажу.

Ясно, он уже надоел. Но, помня о своей нелепой вспышке в последний вечер на теплоходе, он старался продолжать разговор в ровном тоне.

— Так мы… это самое… мы не увидимся?

И затаился: что-то скажет?

— Ну, почему же!

«Ага, вот это уже лучше!»

— Мне, знаете ли, хочется увидеть ваших, Машеньку… И вообще. Заочно-то мы с ней знакомы!

— Приезжайте, — услышал он. — Только ведь у меня… сами понимаете.

Натянутый, принужденный тон снова неприятно кольнул его, но он тут же справился с собой и бодро принялся расспрашивать, каким автобусом ехать, где сойти и как искать дорогу.

Итак, Степан Ильич энергично потер ладони: надо все продумать, хорошенько подготовиться. Разумеется, ванна, еще раз бритье, светлый костюм. Хорошо бы соснуть часок — тогда лицо свежеет. С чем прийти, что подарить: цветы, какую-нибудь безделушку? Ну, безделушку для ребенка, а для хозяйки? Цветы? В этом что-то уж слишком ухажеристое. Но и с пустыми руками… Может быть, сделать так: поднести цветы и матери, и дочери? Кажется, это выход.

Завтракая с Клавдией Михайловной, он не замечал ее тревожных взглядов и пытался разобраться в том, почему ему и не терпелось поехать, и в то же время отчего-то было тягостно, словно кто-то удерживал его от этого и потихонечку советовал: не надо. Но почему, в чем дело?

После завтрака он заперся у себя и принялся за газеты. Читалось, однако, плохо. Тогда он откинул голову и закрыл глаза. «Да, скоро семьдесят. А жил? Как трава рос. Готовился к погребению. Обидно, черт возьми!» Затем стал думать о Машеньке и ее муже, стараясь их представить. Машенька, скорее всего, действительно должна походить на мать (издали, с палубы, он не разглядел ее как следует). Зять… вот зять как-то не вырисовывался, зато внука он представлял отлично. Забавный карапуз. На пристани бросился бабушке на шею, ножонками задрыгал — тоже соскучился… Когда молодые уедут, Наталье Сергеевне, конечно, придется трудновато с малышом одной, но ведь, если все будет нормально, его, можно сказать, долг, обязанность — облегчить… и все такое…

Вздремнуть, как он собирался, ему не удалось — оттого, что в голову лезло всякое. «Может быть, зря размечтался, рассиропился. Уют и все такое… А ну все выйдет как тогда? Тем более уже на теплоходе в последний вечер… И хотя наутро она сама же все исправила, но суть-то, истина-то… И вот сегодня — снова. «Ну, приходите…» Конечно, могло быть и так, что на нее, бедную, горой свалились всякие домашние заботы, но-о… Может, лучше было подождать еще день-два? Но, с другой стороны, а что это изменило бы? Ну хорошо, уедут молодые. Ну, допустим, Наталье Сергеевне в каком-то смысле станет легче, можно гулять, малыш этот забавный… Наверное, обожает мороженое, увозит мордочку, как поросенок… Но молодые же уедут не насовсем — опять приедут. А тогда что? Нет уж, лучше сразу: или — или… И Степан Ильич, энергично сбросив с дивана ноги, стал собираться.

Жила Наталья Сергеевна в районе новостройки. Из старого города можно было проехать трамваем и автобусом, но она почему-то сказала — автобусом, и Степан Ильич трамвай отверг. За громадным пустырем, считавшимся окраиной города, за автобазой, где до недавнего времени работал механиком Василий Павлович Барашков, а сейчас работали его сыновья, начинались кварталы новых зданий. Бывать в этом районе ему приходилось редко, и он с интересом оглядывался: настоящий город! Правда, у них в старой части побольше зелени.

Сойдя с автобуса, Степан Ильич стал узнавать ориентиры, указанные по телефону. Вот аптека, вот писчебумажный магазин. На углу девушка в халате продавала пирожки, натыкая их вилкой и заворачивая в квадратики нарезанной бумаги.

Пока что он шагал уверенно.

Трехэтажный дом, в котором жила Наталья Сергеевна, должен был находиться в глубине квартала. Ага, детская площадка: копаются в песке малыши, на скамеечках сидят бабушки с вязаньем в руках. Но позвольте, домов-то трехэтажных два!

Поколебавшись, Степан Ильич решил спросить. Старухи, отложив вязанье и приспустив очки, переглянулись.

— Это какая же? Такой тут вроде нету.

Потом они все вместе уставились на подполковника, точно надеясь по его виду определить, к кому мог направляться такой принаряженный, торжественно-вежливый гость с двумя букетиками гвоздик.

На помощь была позвана какая-то Нюра, проходившая мимо с пустой бутылкой из-под кефира в авоське. Нюра посмотрела на Степана Ильича почти враждебно: