Николай Кузьмин - Соседи

— Одна-то ноченька и была всего наша! — проговорила Константиновна. Она не поднимала рук и сгоняла слезы тем, что крепко зажмуривалась.

Отец, как узнала дальше Лиза, не выдержал и рано утром подстерег соперника. «Однако Устин-то поздоровей был…» — деликатно пояснила Константиновна. Избитый, опозоренный отец люто грозил тогда Устину: «Кровью, кровью умоешься!»

И надо же было случиться, что Устин действительно умылся кровью!

После освобождения отцу пришлось несладко. Отбивался он как только мог, даже женился на сестре погибшего Устина, повесил на стене его портрет. Но если бы угрозы отца Устину слышал кто-нибудь еще, судьба его была бы незавидной. Однако ни знакомым, ни на следствии Агафья Константиновна об этом не обмолвилась ни словом. И только матери, совсем недавно, когда шел суд над пойманным Урюпиным, она призналась — не выдержала, захотела поделиться.

«Так вот, значит, что разузнала мать-покойница!»

Впрочем, если бы не суд над пойманным предателем, соседка так бы все и унесла с собой в могилу. Но на суде, когда уже был прочитан приговор, Урюпин вдруг словно проснулся и, стоя между конвойными, оглядел битком набитый зал глазами человека, сбросившего давний надоевший груз.

— Василий, — позвал он из-за своего барьерчика.

Разговор его с отцом слышали не все, кто находился в зале, поэтому впоследствии рассказывали разное. Урюпин будто бы спросил, добился ли отец в конце концов согласия соседки, и удивился, узнав, что так у него ничего и не вышло. «Стоило тогда!..» — заметил он и остальное вроде бы договорил без слов, одной усмешкой, тем более что конвоиры уже торопили его. Но эта короткая волчиная усмешка добила отца хуже любого откровенного признания предателя суду: выходило, что отец по мере сил помог Урюпину поймать неуловимого подпольщика, свел счеты со своим соперником с помощью карателей.

— Я уж волосы на себе все повыдрала! — казнилась со слезами Константиновна. — Прости меня, доченька, если можешь. Дернуло же меня за язык! Не насмелилась бы она, кабы не это. А тут как пошло у них, как пошло — скандал за скандалом. Какая же ей, мученице, жизнь!

— Граждане! — грянул вдруг с порога Володькин звонкий голос. — Все на выход!

Лиза вздрогнула и гневно обернулась — такой неуместной, возмутительной показалась ей в этот момент петушиная голосистость никогда не унывающего мужа.

Шальное лицо Володьки с разбегу заглянуло в дверь и моментально вытянулось. «Иди, ступай отсюда!» — махнула ему заплаканная Лиза.

— Там приехал кто-то, — сообщил он.

Константиновна опомнилась и быстро промокнула глаза.

— Ох, девка, а мы-то тут с тобой! — проговорила она и поднялась, спустила с кровати ноги. — Встречай скорее, доча. Обои бегите — отец Феофан…

И в самом деле, за воротами махал головой рыжий бодренький конишко, бренчал уздой — просился во двор, в прохладу, под навес.

— Ну как, уговорили жениха с невестой? — спросила Лиза, когда Рогожников стал убирать коня.

— Уговори-ил!.. Еще как уговорил! — От Рогожникова вкусно попахивало огурцом. — Жених к невесте едет. «Если, говорю, ты мужик, так наплюешь на всех. Посудачат, да и перестанут». Сегодня и загул начали. Еле вырвался… А у вас тут что за война была?

— Да тут… — смешалась Лиза. — Пойдемте в избу-то.

Обстукав сапоги и сняв кепку, Рогожников вступил в сени.

— Ах, неладно, неладно, когда кто болеть начинает, — приговаривал он. — Ты что это, Агафья? Что надумала? Сроду не поддавалась, а тут… Незачем, девка, незачем. Еще и поизношенней тебя по земле бегают, а уж тебе… Сиди, сиди, не вскакивай! Поклон тебе от Мавры, от Викентия, от всех… А может, к доктору тебя? А?

— При своем-то докторе? — отшутилась Константиновна. — Отлежусь помаленьку. В первый раз, что ли?

— Ну, гляди сама, — уступил Рогожников и, сев напротив кровати, повесил на колено кепку. Его одолевали хмель, усталость, но он бодрился и настроен был поговорить.

— Жарынь сегодня — прямо петровки. Переждем, если не прогонишь. Главное, конь заморился. Думал, не доедем.

— Будет болтать-то: «не прогонишь»… — махнула на него Агафья Константиновна. — Ложись вон, пока не убрали. — И она показала на разостланную на полу постель, где ночевали Лиза и Володька. — Угла, поди, не пролежишь.

Рогожников, сонно поматывая отяжелевшей головой, пошел в сени разуваться…

Сухой, блистающий зноем день казался Лизе бесконечным. Володька, легкий человек, и здесь придумал, как устроиться: ушел на огород и с книгой, намотав на голову майку, подставил солнцу спину. Лиза, не зная, чем заняться, подошла и села рядом.

— Ох, скорей бы! Правда?

Володька молча задрал голову, посмотрел на белесое знойное небо, затем полюбовался, как ложится загар на грудь, на живот, и шевельнул плечами:

— Жарко.

— Вов, а ты хоть представляешь себе, чем тебе придется заниматься? — спросила Лиза, не позволяя ему больше углубляться в чтение.

Володька не торопясь заложил пальцем книгу.

— Обыкновенный сельский лекарь. Как у Чехова.

— И тебя по ночам станут таскать — и в мороз, и в дождь?

— Все как положено.

— И это на всю жизнь?

— Ну, мать, ты хочешь сразу все до запятой знать! Так неинтересно.

«Мать…» Это впервые получилось у него солидно, как у главы семейства. Лиза рассмеялась и прижалась лицом к его горячему плечу.

— Ой, Вовка, все равно. Лишь бы скорей!

Вышла из избы Агафья Константиновна, уже бодрее, оживленнее, чем была с утра, — понемногу расходилась. Окликнула Володьку:

— Сгоришь, облезешь. Ты-то, Лизавета, куда глядишь?

Лиза согласилась:

— В самом деле, хватит, Вов. Смотри ты, курортник нашелся!

Она спросила Константиновну:

— Спит Владим Петрович?

— Да спит, не спит — перемогается. Я уж и окошки занавесила… А вы бы коня попоили.

Отложив книгу, Володька с ведром отправился к колодцу.

Под навесом, в настоявшейся духоте, несмолкаемо жужжали надоедливые мухи. Конь лягался и бил хвостом. К воде он потянулся издали и, сразу сунув в ведро узкую нетерпеливую голову, припал жадно, неотрывно.

— Бабушка, — позвал Володька, — он все ведро выпил!

— Еще принеси. Не покупная.

— Во пьет, а? — засмеялся Володька. — Сейчас, старик. Я быстро. — И бегом принес еще одно ведро.

Ко второму ведру конь не потянулся, а подождал, когда поставят, и стал пить, едва касаясь воды губами.

— Деликатный какой конишко… — похвалил Володька.

— Мы с ним уже знакомы, — сказала Лиза.

— Ну вот, будет у нас с тобой теперь одна знакомая лошадь.

Рогожников, без кепки и пиджака, босой, появился из сеней и, сев на верхнюю ступеньку, поставил рядом сапоги.

— Не поздно я? — спросил он севшим голосом, не переставая растирать заспанное лицо. — Коня поили?