Борис Зайцев - Первый год

«Стадион!» — Виктор Петрович взобрался на глиняный холмик у водопроводной траншеи.

С высоты лучше был виден весь огромный амфитеатр. Неподалеку справа работал экскаватор. К нему один за другим подходили порожние и отходили с наполненными кузовами самосвалы. Слева, продолжая траншею, над которой стоял Виктор Петрович, грохотала землеройная машина. На противоположном конце площади, в прогалине, оставленной между трибунами, вероятно, для ворот, виднелась белая от извести бетономешалка. Рядом с нею тоже стояло и двигалось несколько грузовиков. Всмотревшись, Логов различил на берегу реки еще два экскаватора. Они рыли котлован.

«Для чего это? — недоумевал учитель. — Помещение для спортсменов? Не похоже… Стой, стой! Это же, наверное, бассейн! Стадион и тут же водная станция. Ну, конечно!»

— Шамрин! — услышал Виктор Петрович за своей спиной. — И ты в столовку? Жена, выходит, отказалась кормить?

Учитель оглянулся: группа рабочих проходила мимо него.

«Пожалуй, мне тоже нужно пообедать». — Логов направился вслед за рабочими.

— Яков Матвеич, до заданной не дошел? — спросил парень в газетной треуголке на голове вместо фуражки.

Яков Матвеич, широкоплечий, кажется уже немолодой мужчина (лица его учитель не видел), не глядя на парня, отвечал:

— Дойдешь, когда грунт ни к черту. Камень один.

«Наверное, экскаваторщик», — решил Виктор Петрович, невольно прислушиваясь к разговору.

— Слыхал я, что Зернов тебя обходит: за вторую тыщу кубов перевалил, — с ехидцей бросил парень в газетной треуголке.

— Разве худое дело? Молодец! — спокойно проговорил экскаваторщик.

— Да я не говорю, что худое, а тебе-то небось досадно: всегда первым был, и вдруг какой-то молокосос…

— Сам ты, видать, молокосос, — укоризненно покачал головой Яков Матвеич. — Зернов — справный экскаваторщик, хотя и молодой. Думаешь, ежели он меня в соревновании побьет, плакать стану? Глупой ты! Радоваться надо, что первейшие назади остаются, а другие — помоложе да посмекалистей — дальше нас, стариков, идут. На том и стоит все наше общество. А вот про тебя, парень, я ничего доброго не слыхал. Только языком работаешь, и то не к месту.

— Ага, Федька, дали тебе прикурить! — смеялись над парнем товарищи. — Федька скажет, как в лужу станет…

Логов тоже улыбнулся.

«Как это он сказал: «Радоваться надо, что первые становятся последними, что молодые дальше стариков идут». Умный дядька. Если бы все так думали!..»

Рабочие свернули к длинному зданию с высокими окнами и, пропустив Якова Матвеича вперед, веселой гурьбой повалили в дверь.

Виктор Петрович вошел за ними в большой двусветный зал со множеством столов, покрытых клеенкой. У открытых окон, с одной и другой стороны, стояли туи, пальмы, какие-то цветы в крашеных кадках.

Логов нашел свободное место у окна. Рядом за кружкой пива (порожняя водочная бутылка валялась за цветком) сидели двое мужчин, курили, выдыхая друг другу в лицо смешанный запах табачного и спиртного перегара.

— …А мне, грю, наплевать, что ты бригадир. Видал я таких начальников, — осипшим голосом тянул один.

Его собеседник согласно кивал головой, иногда грозил кому-то кулаком и выкрикивал что-то непонятное.

— Я, грю, сам бригадир… да! Жинке своей указывай, а мне нечего указывать. И пошел ты… Тоже мне начальство! Видали таких. Я сам, грю, начальство. А то, подумаешь, бригадир!..

И не было конца этому разговору.

Логов пересел за другой стол.

Худощавый мужчина лет сорока пяти, с большим родимым пятном на левой щеке, что-то чертил огрызком карандаша на бумажной салфетке и объяснял соседу, молодому человеку в очках:

— Видишь, чего я хочу. Смотри! Под землей, когда уголек оттуда повытаскают, пустое место остается. У нас его породой забивают. Для того, сам знаешь, машины такие есть — закладочные. Неудобные, скажу я тебе, машины: к ним породу нужно подбрасывать, транспорт, значит, давай опять же людей. А что, если эту самую пустоту заморозить?

— Как заморозить? — недоумевал сосед.

— А так. Вот сюда шланг с водой подвести, тут машину поставить холодильную… вот… и заморозить. Водички-то в шахте полно и возить не надо — по трубе пойдет. Дешево и сердито.

— Погоди, погоди! Так лед же через пару дней растает!

— Держи карман! Хоть сто лет пролежит.

— Мудреное что-то. А впрочем… Как это ты додумался?

— Как додумался? Люди подсказали. Помнишь, когда за Первым Шурфом новую шахту бурили? Я туда ходил. Знаешь, что они сделали, чтоб грунтовую воду придержать? Взяли да заморозили землю кругом ствола. Тут-то я и скумекал. Хочу такое рацпредложение внести. Как думаешь?

— Подавай. Там разберутся. А я, если что, поддержу.

«Смотри-ка, видно, простой горняк, а что придумал!» — одобрительно кивнул Виктор Петрович.

Подошла официантка. Заказав обед, Логов наскоро поел и снова отправился по квартирам.

Готовясь к встрече с «ужасным хулиганом», как назвала Степного Тамара Львовна, Виктор Петрович волновался больше обычного.

Ученик жил на Первом Шурфе — в самой старой, давно запустелой части шахтерского городка, где уцелело всего пять-шесть покосившихся и почерневших от времени деревянных лачуг. Земля здесь тоже была черная от угольной пыли. Кругом — ни деревца, ни кустика. В тихие летние дни Первый Шурф изнывал от зноя, а при малейшем ветре над поселком поднималась удушливая черная метель. Неподалеку виднелся осевший и кое-где поросший травой террикон брошенной шахты, развалины каких-то построек, ржавые обломки рельсов.

Логову показалось, что перед его глазами чудом ожило страшное прошлое царской России.

С трудом отыскал он среди развалин ветхий домишко, где жил Степной, и постучал в низкое оконце. Никто не вышел к нему. Учитель заглянул во двор: хозяев не было видно. Только минут через десять из-за угла показалась дряхлая старуха с ведром. Сделав несколько шагов, она останавливалась и долго отдыхала. Логов торопливо подошел к женщине, взял ведро, налитое водой только до половины, и спросил, куда нести.

— Ох, спаси тебя Христос, сыночек, — хрипло и часто дыша, сказала старуха. — Вот сюда… — Костлявым пальцем она указала на тот самый домишко, какой интересовал Виктора Петровича.

— Вы Степная? — спросил учитель.

— Нет, сынок, Степная с сыном у меня на хватере стоит.

— Вот они мне и нужны. Я учитель Алексея.

— Такой молодой и уже учитель? Нынче-то, правда, все грамотные. Это мы темными жили, темными и помрем… Ставь сюда. Дай бог тебе здоровья, подмогнул старухе.

Логов опустил ведро на лавку возле дверей.

— Родные не жалеют, так хоть чужой пожалел, — продолжала женщина, со вздохом и причитаниями опускаясь тут же на лавку. — Ох, царица небесная… Матерь божия… И где ты, смерть моя?