Борис Зайцев - Первый год

— Действительно. Я сразу не заметил.

Просторный отдельный дом Геннадия Максимовича находился в трех кварталах от школы. Во дворе прямо от ворот начинались аккуратные грядки. В глубине усадьбы, под старыми фруктовыми деревьями, виднелось несколько ульев.

— Хозяйствую вот помаленьку, — говорил Белов. — Надоест гнуться над тетрадками, так я в огород.

— Удивляюсь, как вы только находите время, — покачал головой Виктор Петрович.

Через веранду, заплетенную еще негустым, только начинающим выбрасывать листву виноградом, через коридор и кухню они прошли в большую светлую комнату. У одного окна стоял огромный письменный стол, на котором, однако, не поместились все тетради и книги. Они лежали и на подоконнике, и на стульях, и на старинной конторке, придвинутой к другому окну. Справа, вдоль стены, выстроились четыре книжных шкафа; слева, также вдоль стены, были поставлены кушетка, приемник и шахматный столик.

— У вас прекрасный кабинет! — сказал Виктор Петрович, подходя к шкафам с книгами. — И библиотека богатая.

— Что, что, а книги люблю, — улыбнулся Геннадий Максимович. — Да и как нашему брату без книг? Вы садитесь! Так, говорите, у вас времени для отдыха не остается? Какая же работа требует особенно много времени?

— Труднее всего сочинения проверять, — признался Логов.

— Да, это действительно трудная работа.

— Ведь пока перечитаешь их, пока выправишь все стилистические ошибки…

— Погодите, погодите! А кто вам сказал, что их все нужно выправлять?

— А как же? Ребята часто не могут найти нужные слова.

— Вот оно что! С вами есть проверенные работы?

— Есть. — Виктор Петрович достал из портфеля несколько тетрадей и передал их Белову.

— Так, так, — задумчиво говорил Геннадий Максимович, просматривая сочинения. — Ну, конечно! Я удивляюсь, как у вас остается для сна хоть четыре часа.

— А что?

— Это же не проверка, а полная переработка сочинений. Вы делаете то, что должны делать ваши ученики. Перестарались, одним словом.

Логов молчал.

— Почему вы раньше со мной не посоветовались? И я-то хорош! Эх, голова! — Подвижное лицо Белова выразило крайнее сожаление, потом стало строгим. — Так вот, Виктор Петрович, такую переработку, как ваша, можно делать в исключительных случаях, когда вы хотите показать ребятам, как следует править стиль. Вообще же неудачные фразы или не подходящие по смыслу слова только подчеркиваются. А дорабатывать или перерабатывать сочинения должны сами ученики. Признаться, я думал, что вы это знаете. В университетах, правда, методика преподавания почему-то не пользуется уважением. Научных работников готовят, как будто науку от практики собираются отделить.

Геннадий Максимович взял со стола кипу тетрадей.

— Смотрите, к чему я пришел в конце концов.

Логов с удивлением увидел, что в текстах сочинений не было исправлено ни одной не только стилистической, но и грамматической ошибки. Лишь на полях стояли редкие птички и змейки, указывающие, где и какие ошибки нужно искать.

— И находят? — спросил Виктор Петрович.

— Почти всегда! Я очень редко исправляю, лишь в тех случаях, когда ошибка сделана на правило, еще незнакомое ученикам. Разумеется, поначалу этих самых палочек, птичек и змеек будет много, потом все меньше, и, наконец, красные чернила понадобятся вам лишь для того, чтобы ставить пятерки да четверки.

— Просто не верится!

— Освоите со временем и эту премудрость. Между прочим, такой способ проверки нам подсказал Иван Кузьмич, когда работал школьным инспектором. Стрелец все-таки хороший специалист. Вероятно, поэтому в школе не торопились проверять его работу: мол, Иван Кузьмич чуть ли не лучший математик в городе, он и сам знает, что и как делать. А этот лучший математик, видите ли, за наживой погнался. Вы же знаете, какие нынче конкурсы в вузах? Стрелец этим и воспользовался, большие деньги за подготовку брал… Впрочем, я отвлекся. Может, вы еще о чем хотели спросить?

— Да это, собственно, главное. Я понял теперь. Правда, еще подготовка к урокам. На конспекты много времени уходит.

— Ну, тут, милый мой, пока ничего не сделаешь: первый год! Потом легче будет. У меня, например, подготовка минимальная, наизусть знаю весь материал. Только новые сведения подчитываю да примеры освежаю. И вы к этому придете годика через три. А насчет отдыха… Что вам сказать? Учитесь отдыхать так, как отдыхает наше сердце: не переставая работать.

— Мам, вставай! — говорил Вадик Храмов, подходя к матери и тряся ее за плечо. — Сегодня ж выборы в Верховный Совет, а ты никак не проснешься.

— Сейчас встану, сынок, — отвечала Эльвира Сидоровна сонным голосом. — Который час?

— Да скоро восемь! Уже все соседи проголосовали, только ты одна спишь.

— Ну хорошо, Вадик, отвернись: я буду одеваться.

Мальчик ушел в свою комнату, сел за стол, на котором, кроме тетрадей и учебников, лежала светлая книга со светлым именем: Аркадий Гайдар.

Вадик углубился в чтение. Но не успел он перелистать и трех страниц, как в окно заглянул Володя.

— Ты готов? — спросил он, прижимаясь лбом к стеклу. — Пошли!

Храмов кивнул товарищу. Не переставая читать, он под столом нащупал ногой ботинки, поднял и зашнуровал сначала один, потом другой.

— Вадик! — послышалось из-за двери. — Кушать.

— А, кушать да кушать! — рассердился мальчик. — Ты только про еду и говоришь, как будто это главное в жизни. Я на избирательный сейчас пойду. И ты собирайся.

— Вот позавтракаем и тогда пойдем, — робко возразила мать.

— Странно ты рассуждаешь, честное слово! — Вадик нажал плечами. — Я, кажется, ясно сказал, что нам нужно спешить на избирательный. Тебе-то ничего, а мне перед Виктором Петровичем краснеть придется, что не проголосовала до сих пор.

Мальчик схватил фуражку, перекинул через плечо ремень фотоаппарата и, сердито стуча ногами, вышел за дверь.

Пока Эльвира Сидоровна одевалась и запирала квартиру, Храмов и Светлов разглядывали фотографии.

— Честное комсомольское, неплохие снимки! — говорил Володя. — Вот этот в «Крокодил» можно поместить.

— Так это же я для «Крокодила» и делал, — отвечал Вадик. — Мне Спицын поручал. А еще для литературного журнала есть. Тоже хорошо вышли.

— Ну, а что тебе Геннадий сказал насчет приема в комсомол?

— Тройки, говорит, исправляй, потому что тройка — все равно, что двойка, только припудренная.

— Так и сказал «припудренная»?

— Ну да.

Володя рассмеялся, хлопая себя по коленям ладонями и тряся головой. А Вадик смущенно улыбался: ему было и смешно и стыдно, что у него еще стоят эти «припудренные» двойки по алгебре и немецкому языку.

К ребятам подошла Эльвира Сидоровна, и все трое направились в школу.