Петр Капица - Завтра будет поздно

Прямо из вагона Владимир Ильич попал в объятия родных и друзей. Вместе с ними он направился вдоль почетного караула.

Здесь, звонко выкрикнув «смирно», путь ему преградил молодой флотский офицер. Владимир Ильич невольно взял под козырек.

Доложив, что в почетном карауле выстроены матросы Второго Балтийского флотского экипажа, и назвав свою фамилию, начальник караула должен был уступить дорогу, а он вдруг закатил приветственную речь. Чего только не нагородил этот неискушенный в политике восторженный офицерик. Он даже высказал надежду, что Ленин непременно войдет в состав Временного правительства.

После мощного троекратного «ура» матросов Владимира Ильича и его спутников провели в бывшую царскую комнату, где их поджидали официальные представители Петроградского совета.

Здесь посреди раззолоченного зала Владимира Ильича встретил сам председатель исполкома — седобородый меньшевик Чхеидзе. Он поздравил с приездом и тут же покровительственно, с видом ветерана революции, выразил надежду, что Ленин учтет обстановку и… ради сплочения сил будет благоразумен…

Владимир Ильич, насмешливо сузив глаза, несколько минут слушал менторские поучения, затем, воспользовавшись моментом, когда Чхеидзе, задохнувшись, сделал паузу, шагнул к группе рабочих, стоявших тут же, и сказал:

— Дорогие товарищи, я счастлив приветствовать в вашем лице передовой отряд всемирной пролетарской армии…

Пожав нескольким рабочим руки, он направился мимо растерявшихся меньшевиков к выходу.

Привокзальная площадь и прилегающие улицы были заполнены народом. В колеблющемся свете факелов и прожекторов виднелись красные знамена. Со всех сторон опять послышались крики «ура». Десятки рук подхватили Ильича и помогли ему подняться на броневик.

Стоя на скользкой броне автомобиля, Владимир Ильич поднял руку, прося тишины. Но разве утихомиришь такую уйму народа?

Прожекторы, полоснув снопами света небо, осветили Ильича с ног до головы. С броневика он говорил недолго и закончил речь призывом:

— Да здравствует социалистическая революция!

Матросы помогли Ленину спуститься на землю и усадили в броневик рядом с шофером.

Машина малой скоростью двинулась по узкому проходу, образованному цепями солдат и матросов.

Багрово-красные языки чадящих факелов, трепещущий и тревожный свет прожекторов, то скользивших в высоте по облакам, то по загоравшимся стеклам каменных домов, то по движущимся толпам народа, волновали своей грандиозностью и какой-то торжественной необычайностью.

— Смотрите, товарищ Ленин, как вас уважают… Сколько народу пришло! — сказал потрясенный солдат-шофер.

— Я сам поражен, — признался Ильич смущенно, — ждал совсем иной встречи. И вдруг — такое…

По пути то и дело приходилось притормаживать ход, чтобы не задавить кого-нибудь. Порой броневик попадал в такой густой людской поток, что совсем останавливался. Тогда Владимир Ильич выступал с броневика, как с подвижной трибуны, стоя на подножке и держась за открытую дверцу.

Машина с трудом пробиралась среди ликующих демонстрантов, пришедших со всех сторон, окраин — недр питерского пролетариата — встретить своего вождя. Короткий путь с Выборгской стороны на Петроградскую занял более часа.

В ярко освещенном мраморном особняке любовницы царя — балерины Кшесинской, захваченном после Февральской революции большевиками, в честь прибывших устроили… не банкет, нет, а самое обыкновенное чаепитие.

В большом зале второго этажа на столах стояли самовары, фаянсовые чайники с заваркой, подносы со стаканами и блюдечками. В вазочках виднелись монпансье и мелко наколотый сахар.

Горячий чай был очень кстати. Владимир Ильич, почти потерявший голос на уличных выступлениях с броневика, озябшими руками взял наполненный стакан и, согревая пальцы, с наслаждением отпивал крепкий чай маленькими глотками.

Подходившие к особняку демонстранты останавливались под балконом и требовали речей. Чтобы дать Ленину хоть немного отдохнуть, на балкон стали выпускать питерских ораторов.

Владимир Ильич сел поближе к открытым дверям балкона. Ему хотелось послушать, о чем говорят товарищи с народом.

Вскоре на площади перед балконом остановились матросы. На второй этаж поднялся их руководитель — черноглазый, чубатый юноша в студенческой шинели — Семен Рошаль.

— Владимир Ильич, мы к вам… Скажите хоть несколько слов, — стал просить он. — Ведь матросы, чтобы увидеть вас, прошли из Кронштадта по талому льду. Поэтому и запоздали.

Пришлось выйти с Рошалем на балкон и приветствовать моряков.

— Матросы, товарищи, я еще не знаю, верите ли вы посулам Временного правительства, — сказал Владимир Ильич, — но твердо убежден, что когда вас успокаивают обещаниями, то обманывают, как обманывают весь русский народ. Вам нужен мир, хлеб, земля, а предлагают войну и на земле оставляют помещиков… Матросы, боритесь за революцию, боритесь до конца, до победы пролетариата. Да здравствует всемирная социалистическая революция!

Матросы ответили восторженным «ура» и бурей аплодисментов.

— Вот это разговор! — слышалось снизу. — Да здравствует Ленин!

И вновь все покрыло дружное «ура».

Когда матросы покинули площадь, Владимира Ильича пригласили спуститься вниз.

В первом этаже особняка находилась фешенебельная гостиная балерины с примыкавшим к ней зимним садом. В этом просторном помещении обычно проводились деловые заседания, но в эту ночь представители районов устроили в гостиной чествование Ильича.

Ораторы, возбужденные необычной встречей, подбирали для Ильича самые душевные слова. Тот их слушал сперва с улыбкой смущения. Постепенно улыбка угасала, на лице появилось выражение нетерпения и протеста. Владимир Ильич не любил лести и громких слов. Наконец он не выдержал и напомнил:

— Товарищи, ей-ей больше невозможно! Уже поздний час, а мы еще не поговорили о деле, а все поздравляем друг друга с революцией.

Все притихли, ловя каждое его слово. Это была продуманная, научно обоснованная программа действий коммунистов, отвергающая многое из того, что еще вчера считалось политикой партии. Неужели окончилось время шатаний и разноголосицы? Да, да, надо делать выбор: либо соглашаться с Лениным и действовать по-новому, либо отвергать предлагаемое и откатываться к меньшевикам.

На многих выступление Ильича произвело ошеломляющее впечатление, и в то же время у них осталось ощущение, что высказаны их собственные, самые смелые чаяния, ради которых следовало бороться.

Когда участники собрания под утро вышли из душного помещения в парк, то холодный воздух показался необыкновенно чистым и бодрящим. Многие решили идти домой пешком.