Петр Капица - Завтра будет поздно

Владимир Дмитриевич накинул на себя халат и вышел в сад.

— Что случилось? — спросил он шепотом.

— В Питере революция, — возбужденно ответил Савельев. — Срочно вызывают Ильича.

Бонч-Бруевич не поверил: какая такая может быть революция? И стал выпытывать у Савельева подробности, но тот неохотно отвечал и торопил:

— Будите Ильича, некогда разговаривать.

Поняв, что дело серьезное, Бонч-Бруевич поднялся наверх и заглянул в комнату Ленина. Тот спал посапывая. Жаль было будить. Ведь только наладился сон, почти прошли головные боли, и вот опять начнется кутерьма! Владимир Дмитриевич осторожно кашлянул в кулак.

Владимир Ильич мгновенно открыл глаза и поднял голову. Увидев перед собой хозяина дачи в халате, с растрепанной бородой, он почувствовал недоброе.

— В Питере что-то стряслось, за мной прислали?

— Да, приехал Савельев. Говорит, что восстал Первый пулеметный полк. Солдаты подбили рабочих выйти на улицы. Стихию невозможно остановить. В городе стрельба и демонстрации.

Владимир Ильич начал торопливо одеваться.

Разбудив и Марию Ильиничну, Бонч-Бруевич тоже стал готовиться к отъезду.

Ставить самовар было некогда. Все выпили по кружке молока с хлебом и поспешили на вокзал.

В вагоне Владимир Ильич стал выспрашивать подробности событий в столице.

— Вы, конечно, уже из газет знаете, что кадеты отозвали из правительства своих министров? — спросил Савельев.

— Нет, вчерашних газет я не видел. Рассказывайте все, что вам известно.

— На фронте за эти недели загублено более пятидесяти тысяч солдат, — продолжал Савельев. — Кадеты хотят свалить вину за провалившееся наступление на социалистов. А Керенский продолжает воевать, решил вывести из столицы Первый пулеметный полк и отправить на фронт. Пулеметчики собрались на митинг и постановили: Временному правительству не подчиняться, выйти с оружием и потребовать всей власти Советам. В общем, взбунтовались и, чтобы действовать не одним, разослали делегатов по воинским частям и крупным заводам. К зданию Центрального Комитета пулеметчики пришли с оркестром и стали требовать, чтобы мы возглавили восстание. И наши сперва растерялись, — приглушенным голосом признался Савельев. — Пытались уговорить солдат. А те знай свое: «Долой! Вся власть Советам». Тогда кто-то предложил выбрать делегатов и послать на заседание исполкома. Пулеметчиков это обрадовало. Прокричали «ура» и с музыкой двинулись через мост в центр города. Телефоны звонили беспрерывно. Всюду шли митинги. Больше двадцати тысяч путиловцев тоже вышли на улицы. Тогда Центральный Комитет разослал ораторов по районам, а меня отправили за вами. Решено сегодня продолжить демонстрацию.

— С какой целью? — недоумевал Ильич. Савельев ничего путного ответить не мог.

На станции Белоостров началась проверка документов. Солидную компанию Бонч-Бруевича милиционеры приняли за дачников, поэтому паспорта смотрели невнимательно.

— Второй волной по вагону пройдут шпики, — предупредил Владимир Дмитриевич. — Нам лучше выйти в буфет и выпить по чашке кофе. Вернемся после звонка.

В станционном буфете кофе не оказалось, зато в киоске продавались свежие столичные газеты. Бонч-Бруевич принес их товарищам. Те принялись искать сообщения о питерских событиях.

— Пока ничего опасного, — просмотрев статьи, сказал Владимир Ильич. — Но нам надо овладеть начавшимся движением и остановить его, если не хотим разгрома. Время для таких выступлений еще не наступило.

Вышедшие на перрон пассажиры толпились группами. Они тоже обсуждали питерские события и громко поносили большевиков.

— Уйдем отсюда, — потребовал Бонч-Бруевич. — Если кто узнает вас в лицо — не избежать скандала.

Они вернулись в вагон и сели так, чтобы Владимир Ильич оказался в затемненном углу.

В душном вагоне у Ленина опять разболелась голова. Он прислонился к стенке и так сидел с закрытыми глазами до самого Петрограда.

В столице трамваи не ходили.

Бонч-Бруевич успел захватить извозчика. Усадив в пролетку Ульяновых, он предложил Савельеву сесть им прямо в ноги и охранять до самого дома. Но извозчик заартачился, заявив, что не повезет троих. Пришлось пообещать ему лишний рубль.

Условившись встретиться в буфетной Таврического дворца, Бонч-Бруевич пошагал к себе на Пески, а пролетка с тремя пассажирами покатила на Петроградскую сторону. Извозчик ехал по тем улицам, по которым в апреле Владимира Ильича торжественно везли в броневике. Как тогда легко и весело было на душе! Сейчас же от головной боли ему немил был свет и сердце сжимала тревога.

Гнать лошадь быстрей извозчик не мог: жители окраин шагали прямо по мостовой и на предупредительные крики «эгей, поберегись!» не обращали внимания. Питерцы большими и малыми группами шли к центру города, возбужденно переговаривались между собой. Чувствовалось, что нарастают события, которые нелегко будет предотвратить.

Владимир Ильич решил не заезжать домой на Широкую улицу, а направил извозчика к зданию Центрального Комитета, хотелось скорей узнать у товарищей, что ими предпринято.

В особняке Кшесинской он застал Свердлова и Луначарского. Увидев Ильича, они обрадовались и стали уверять, что особо беспокоиться нечего, демонстрация пройдет мирно.

Проверив, кто из работников куда послан, Владимир Ильич несколько успокоился. Он принял порошок от головной боли и прилег на диване в соседней комнате, где было открыто окно в сад.

Вскоре к особняку Кшесинской подошла многотысячная колонна вооруженных моряков, прибывших из Кронштадта. Они были со знаменами и двумя оркестрами.

Моряков встретил Свердлов. Попросив их подтянуться поближе к балкону и уплотнить ряды, он предоставил слово Луначарскому. Анатолий Васильевич рассказал о событиях на фронтах и в столице, призвал моряков соблюдать порядок и выдержку. Они ответили ему дружным «есть!» и захлопали в ладоши.

Луначарского матросы слышали не раз. Сегодня им хотелось увидеть Ильича.

— А где товарищ Ленин? — спрашивали они. — Почему он не показывается?

— Владимиру Ильичу нездоровится, — ответил своим зычным басом Свердлов. — Надо пощадить его.

— Пусть хоть несколько слов скажет! — не унимались моряки. — Позовите Ленина.

Рошаль с несколькими моряками кинулись в здание. Разыскав Владимира Ильича, они стали упрашивать его показаться кронштадтцам.

— Я не могу громко говорить, болею, — пожаловался Ильич.

— Ну хоть выйдите на балкон и покажитесь нашим, иначе не уйдут отсюда.

Владимир Ильич встал с дивана, растер ладонями виски и вышел на балкон.

Кронштадтцы встретили его бурной овацией.

Говорить перед такой огромной толпой, стоявшей на улице, было трудно. Владимир Ильич попросил извинения за то, что по болезни будет краток, передал привет от рабочего Питера, а затем выразил надежду, что требования кронштадтцев всей власти Советам в конце концов осуществятся.