Петр Капица - Завтра будет поздно

— Ну и подобрали же нам нелегальную квартиру! Если бы знал, что здесь такая орава, — никогда бы не поехал.

— А на что вы рассчитывали? — поинтересовался Владимир Ильич.

— Поселиться в какой-нибудь пустеющей даче… на худой конец — в доме малосемейного лесника.

— Мне думается, что появление таинственных жильцов в пустующей даче или в лесу скорей бы привлекло внимание ищеек. Нам ведь надо питаться, получать газеты, отсылать статьи и письма, принимать связных. Только здесь, в рабочем поселке, это будет выглядеть естественно. Хозяйка может запасать еду ребятишкам, газеты для оклейки стен ремонтируемого дома. Меня смущает другое: мы навлекаем смертельную опасность на них. Поражает самоотверженность Емельяновых: они же рискуют судьбой детей.

НА СЕНОВАЛЕ

Утром потемневший, с воспаленными глазами Зиновьев был в дурном расположении духа. Он отказался от завтрака, не спустился вниз к умывальнику, а сразу же уселся читать утренние газеты.

— Что с вами? — встревожился Ленин. — Нездоровится? Плохо себя чувствуете?

— Я не спал всю ночь. Беспокоюсь… Злата, ничего не знает. Она ведь с ума сходит, читая газеты. Надо бы сообщить, что я выбрался из Питера живым.

— Но как это сделать?

— Злата живет со Степой на даче у родственников. Это недалеко отсюда — в Тарховке. Может, уговорить хозяйку?

— А не слишком ли мы будем эксплуатировать добрую женщину? У нее и без нас полно хлопот.

— У меня иного выхода нет.

— Надеюсь, вам не изменило чутье конспиратора? Если хорошо продумали — действуйте.

Зиновьев спустился вниз и попросил Емельянову съездить в Тарховку с запиской.

Для маскировки Надежда Кондратьевна оделась по-деревенски, купила на базаре курицу и с нею поехала на соседнюю станцию.

Отыскав нужную дачу, она вошла в калитку и спросила у вышедшей прислуги:

— Не нужна ли курочка? Я недорого возьму.

Служанка ушла в дом и скоро вернулась.

— Нет, нам куры не нужны, — категорично отказала она.

— Как же так? А мне говорили — дачница искала… послали сюда. Неужто обманули?

Настойчивость торговки заставила дачницу выглянуть в окно. По гладкой прическе и другим приметам Надежда Кондратьевна поняла, что эта женщина и есть жена Григория. Как бы вспомнив, она добавила:

— Златой ее зовут, что ли?

При этом она глазами показала, чтобы дачница вышла за калитку, и поспешно пошла со двора.

Злата Ионовна не поняла сигнала, но ее удивило, что странная торговка знает ее имя, и поэтому она крикнула вдогонку:

— Одну минуточку! Подождите.

Догнав торговку, она спросила:

— А сколько вы возьмете за курицу?

— А сперва поглядите, какая она.

Передавая курицу, Надежда Кондратьевна сунула в руку дачнице записку. Злата Ионовна, как бы взвесив курицу, узнала цену и поспешила сказать:

— Хорошо, я беру. Сейчас принесу деньги… подождите.

Она ушла в дом и вскоре выбежала оттуда взволнованная, готовая броситься целовать посыльную. Надежда Кондратьевна сделала строгие глаза: «Осторожней, не показывай радости».

Отдавая деньги, Злата Ионовна шепнула:

— Я поеду с вами… очень нужно видеть его.

— Нет, со мной нельзя, — ответила ей Надежда Кондратьевна. — А если очень надо — то под вечер.

Она объяснила, как без расспросов найти ее дом, и предупредила:

— Только шпика за собой не приведите. У меня семеро ребятишек.

В ожидании Надежды Кондратьевны Владимир Ильич предложил:

— Не будем попусту терять времени, надо написать во все газеты, почему мы не отдаемся в руки прокуратуры. Мы обязаны объяснить.

— Но кто сейчас напечатает? К тому же здесь нет ни стола, ни чернил, — заметил Зиновьев, — да и темновато.

Дневной свет на чердак проникал только через щели, так как хозяин не прорубил окна. Можно было бы открыть дверцу, выходившую на крышу сарая, но тогда с улицы всякий бы разглядел, что на чердаке находятся какие-то люди.

Владимир Ильич спустился вниз и попросил Николая Александровича что-нибудь придумать. Тот вскоре притащил на сеновал небольшой стол, а ребята — два венских стула и чернильницу со школьной вставочкой.

Чтобы стало немного светлей, Владимир Ильич приоткрыл дверцу и, поглядывая во двор, принялся диктовать:

— Товарищи! Мы переменили свое намерение подчиниться указу Временного правительства о нашем аресте по таким мотивам. Из письма бывшего министра юстиции Переверзева, напечатанного в воскресенье в газете «Новое время», стало ясно, что дело о шпионстве Ленина и других подстроено совершенно обдуманно партией контрреволюции.

Переверзев вполне открыто признает, что он пустил в ход непроверенные обвинения, дабы поднять ярость солдат (дословное выражение) против нашей партии. Это признает вчерашний министр юстиции, человек, вчера еще называвший себя социалистом! Переверзев ушел. Но остановится ли новый министр юстиции перед приемами Переверзева, Алексинского, никто сказать не возьмется…

Вернувшись из Тарховки, Надежда Кондратьевна на скорую руку приготовила обед: на первое суп из щавеля, на второе — чечевицу, заправленную жареным луком.

Накормив малышей, чтобы они не мешали взрослым, хозяйка накрыла стол скатертью и послала старшего сына Александра пригласить гостей.

— Одну минуточку, — попросил Владимир Ильич, — нам осталось дописать всего несколько слов.

Закончив статью, гости сразу же спустились вниз. Здесь их уже поджидал хозяин с чубатым пареньком, которому на вид было лет шестнадцать.

— Вот это и есть мой Кондратий, — представил сына Николай Александрович. — Ни в мать, ни в отца! Не зря ему дедовское имя дали, в старика пошел. Тот даже прозвище получил Поперечный.

— Значит, вы юноша с характером! Это хорошо, — похвалил Ильич, пожимая руку Кондратию. — Люди без характера редко чего добиваются. Но, говорят, в анархисты записались?

— У нас не записываются, мы не признаем организаций, — возразил парнишка.

— О, это любопытно! Хотелось бы узнать подробности. Вы не откажетесь рассказать?

— Что ж это вы его все на «вы»! — запротестовал Николай Александрович. — Мальчишка он, не заслужил, чтобы с ним такие люди на «вы» разговаривали.

— Почему же? Кондратий Николаевич вполне взрослый человек. Так когда мы с вами побеседуем? — вновь обратился Ильич к пареньку.

— Хоть сегодня, — ответил тот. — Только не здесь. Они не хотят слушать, — кивнул Кондратий в сторону родителей, — а только ругают.

За обедом Надежда Кондратьевна рассказала, как она «продавала» курицу и передала записку Злате Ионовне.

— А вот приглашать сюда не следовало, — заметил Ильич.

— Я не приглашала. Она сразу же хотела со мной поехать.

— Видно, ей очень надо, — заступился за жену Зиновьев. — К тому же Злата будет кстати: поможет переправить наши письма и статью.