Петр Капица - Завтра будет поздно

Ел Иванов с аппетитом. Даже хозяину показалось, что жена сегодня приготовила ужин вкуснее, чем обычно.

«Что же такое этот человек мог натворить? — думалось старику. — За что его хотят арестовать? Наверное, политический, — строил он догадки. — Их всегда преследуют».

Когда старик работал литейщиком на заводе, он немало встречал рабочих-революционеров, не боявшихся ни тюрем, ни каторги. Он завидовал их независимости и бесстрашию, но сблизиться не решался.

После кофе гости еще немного посидели. Иванов заговорил о войне. Слушать его было интересно. Чувствовалось, что он многое повидал и многое знает.

«Пусть живет. Хороший человек», — решил старик.

Утром Иванов вымылся в бане, побрился и сразу стал моложе. Глаза заблестели, глубокие складки у рта разгладились.

— Впервые за этот месяц спокойно спал, — сказал он. — А после бани — словно двадцать лет долой!

После обеда Люли и Эйно уехали, а гость остался жить в каморке.

Вставал Константин Петрович рано, наскоро завтракал вместе со всеми на кухне и принимался за работу: сидел за столом и все писал и писал.

Первое время, когда к нему в каморку кто-нибудь заглядывал, Иванов прятал листки, потом перестал остерегаться хозяев. Писал он быстро и мелко, свободного местечка на листке не оставлял.

Странный был гость — без газет, казалось, он жить не мог. Иоганн с Эдвардом по очереди брали велосипед, мчались на вокзал в Терийоки и там покупали все вечерние и утренние выпуски. Газет выходило много, но Константин Петрович умудрялся все прочитывать.

Хозяин приглядывался к гостю и думал: «Что же он ищет в газетах?» Любопытствуя, старик сам стал читать газеты.

По вечерам, когда Константин Петрович отдыхал у большого замшелого валуна, Парвиайнен подсаживался к нему и заводил разговор о политике. Гость с готовностью объяснял ему непонятное.

«Светлая голова, — пришел к заключению хозяин. — Чего-то недоговорил мне Эйно».

И старик, работая в поле, с нетерпением ждал вечера, чтобы опять встретиться с Ивановым и потолковать с ним о жизни, о будущем.

Хозяйке тоже нравился своей вежливостью неунывающий и трудолюбивый гость. В еде он не привередничал: похваливал все, что она готовила, и в тарелке обычно ничего не оставлял. Больше всего ему полюбились финские ржаные пироги. Их пекли по субботам, но Иванов и в другие дни, лукаво прищурясь, спрашивал:

— Анна Михайловна, а сегодня, случайно, не суббота?

— Суббота, суббота, — улыбаясь, отвечала хозяйка и принималась замешивать тесто.

Спутниками во всех прогулках Иванова были хозяйские белобрысые мальчишки: шестилетний Вернер и восьмилетний Эверт. Ребята знали, в какой час Константин Петрович прекращает работу. Они молчаливо сидели на скамейке у дома и терпеливо поджидали его.

Когда Иванов с затуманенными от работы глазами показывался из своей каморки, мальчишки бросались ему навстречу.

Втроем, как закадычные друзья, чуть ли не бегом они отправлялись в лес или на озеро.

Ребята не умели говорить по-русски, а Константин Петрович — по-фински, и все-таки они как-то сговаривались, понимали друг друга. Иванов запомнил, что по-фински «пунайсет марьят» — «красные ягоды». Если ему хотелось поесть брусники, приятно холодящей рот, то он произносил эти два слова и ребята мгновенно мчались к брусничнику.

Веселей всего с Ивановым было на озере. Он любил плавать и часто давал команду:

— Вэси!

По-фински так называлась вода. Ребята знали: Константин Петрович зовет купаться. Они сбрасывали рубашонки и штанишки на траву и раньше Иванова прыгали В воду.

В воскресенье приехала из Петрограда Люли.

— О, да вы, Константин Петрович, за эти дни даже посвежели! — удивилась она.

— А как же! Друзей у меня много. Кругом раздолье. И работается хорошо, — ответил он. — Здесь я успел многое сделать. Когда-нибудь приеду к вам отдыхать с женой. Можно будет?

— Пожалуйста.

Отцу дочь опять ничего не сказала об Иванове. И он рассердился на нее за скрытность.

Уезжая, Люли получила от Константина Петровича какие-то письма, спрятала их в книгу, которую читала в дороге, и, прощаясь с матерью, шепнула:

— Мамочка, приглядывай за Константином Петровичем, пусть ему у нас будет хорошо.

— Без тебя знаю, — ворчливо ответила та, — не учи.

На другой день, выбрав минутку поудобней, когда никого вблизи не было, старик подсел к Иванову и смущенно сказал:

— Признафатесь… Вы ведь не Константин Петрович?

— Почему так решили? — чуть склонив голову, сощурясь, спросил гость.

— Разве я слепой и нетогадливый?.. В наших финских газетах часто о вас пишут.

Взгляд у гостя стал острым. Он настороженно всматривался в старика, словно хотел проникнуть в душу, узнать, что тот задумал.

— Не пойтесь, — успокаивающе сказал Парвиайнен, — живите сколько пожелается. Я на стороне рапочих. От меня никто не узнает, что вас зовут Лениным.

У ГЕЛЬСИНГФОРССКОГО «ПОЛИЦМЕЙСТЕРА»

Пока Владимир Ильич жил у Парвиайнена, Шотман отправился в столицу Финляндии. В Гельсингфорсе был у него давний друг — Густав Ровно. Этот веселый и отчаянный парень неожиданно взлетел на высокий пост. За смелость и решительность рабочие выбрали его в начальники милиции, а по положению начальник милиции считался старшим помощником полицмейстера. В Гельсингфорсе случилось так, что полицмейстер, испугавшийся нараставших событий, подал в отставку. И Ровно волей-неволей пришлось выполнять его обязанности.

Придя на прием к «красному полицмейстеру», Шотман вспомнил молодость, поговорил о питерских делах, а потом по секрету сообщил, что партия поручила ему переправить в Финляндию Ленина и надежно укрыть.

— Что ты говоришь? — удивился Ровно. — А я только что собирался писать ему письмо. Мы хотели пригласить Ленина на наш праздник, который проводим в последнее воскресенье августа. Он будет у нас главным оратором.

— Нет, теперь ему не до речей. Всюду шпики. И тебя прошу: никому ни слова. И подумай, где бы поселить Ленина.

— Зайди денька через два-три, — сказал Ровно, — что-нибудь подыщу.

— Мне надо сегодня знать.

— Ну, хорошо. Веди тогда прямо ко мне на квартиру. Только предупреждаю: никаких услуг. Жена уехала в деревню, так что жить придется по-холостяцки.

— Еще и лучше, — обрадовался Шотман. — Ему для работы тишина и покой нужны. А раз жены нет, значит, любопытные соседки заходить не будут. А то ведь эти сороки все вынюхают и по городу разнесут.

Они условились, что сигналом для встречи будет телефонный звонок из Лахти.

В один из августовских дней в Ялкалу приехали два финна и спросили Иванова. Отрекомендовавшись артистами Народного дома, они сказали, что Шотман поручил им загримировать Константина Петровича и отправиться вместе с ним в Лахти.