Петр Капица - Завтра будет поздно

— Перемет, авось судачишка набежит. Вы Володю сестрорецкого или Кондратия не видели?

— Вон их костер. Тоже перемет ставили и на блесну двух судаков подцепили.

— Значит, ходит рыбка! Пойду узнаю, где они ее нащупали.

К другому костру Савелий Матвеевич пошел без Дементия. В ожидании его братья собрали сухой плавник и развели небольшой костер.

— Давай оставшуюся наживку сварим, — предложил Филипп.

— Хорошо бы! — обрадовался Дементий. — А то живот подвело.

Он сбегал к ручью, наполнил котелок водой и подвесил его над пламенем, а Филипп тем временем принялся потрошить уклеек.

Не успела вскипеть вода, как Савелий Матвеевич вернулся.

— Гасите костер, — сказал он. — Оружейники на уху зовут.

— А нашу рыбешку куда?

— Коту на обед.

Вылив горячую воду на огонь, братья взяли с собой котелок, хлеб, ложки и пошли за Савелием Матвеевичем.

Сестрорецкие рыбаки только что сняли с рогаток закоптелый котел с дымящейся ухой, распространявшей острый запах.

— А ну, ребята, подсаживайтесь к ухе! — пригласил оружейник. — Жаль, для аппетита ничего подходящего не захватили.

— А у нас он и так неплохой… только бы побольше да погуще! — отозвался Филипп.

Уха, заправленная молодым картофелем, была на удивление вкусной. Пышные куски судака, казалось, таяли во рту.

Съев подчистую все, что было в: котле, рыбаки улеглись на рассыпчатый морской песок вокруг костра и закурили.

— Ну, как там у вас на Путиловце — много мастеровой гвардии набирается? — спросил круглолицый, которого все называли Володей.

— Боевого народу хватит, только считай, — ответил Савелий Матвеевич. — Да вот с оружием бедновато: с палками парни обучаться ходят.

— В следующую субботу мы вам еще подкинем, — пообещал оружейник.

Кончив курить, он посмотрел на карманные часы, похожие на большую луковицу, воскликнул:

— Ого! Время быстро бежит. Поднимайтесь, надо до рассвета сгрузиться.

Они прошли к своим лодкам, столкнули их на воду и на веслах двинулись в глубь залива.

Отойдя от берега на изрядное расстояние, рыбаки сблизились и, став борт к борту, начали перегружать винтовки, обернутые в просмоленную ветошь. Филипп их принимал, а Савелий Матвеевич аккуратно укладывал в носовую часть на брезент. Хорошо укрыв и замаскировав винтовки лотками, они еще раз закурили, пожали друг другу руки и на прощание одновременно выкрикнули:

— Ни пуха ни пера! Тьфу-тьфу…

Ветер переменился, он теперь дул с северо-запада. Филипп вновь водрузил мачту и, умело управляя парусом, лег курсом на юг, а сестрорецкие оружейники повернули на север.

На востоке высветилась тоненькая, едва приметная полоска. Она с каждой минутой ширилась, росла, принимая розоватый оттенок, потом неожиданно вспыхнула и пронизала полнеба золотистым светом.

Всходившее солнце зажгло далекий купол Исаакиевского собора, острые шпили Адмиралтейства и Петропавловской крепости. Заводские трубы, возникавшие из поредевшей мглы, казались черными, только что погашенными свечками.

Подходя к лахтинскому выступу, Дементий и Филипп стали вглядываться в поверхность моря, отыскивая свои кубасы. Утренний блеск волн слепил глаза.

Моряк вскоре заметил раскачивающийся над водой флажок. Убрав парус, он перебрался на нос лодки, вытащил нож, воткнул его в скамейку и — стал ждать, когда Дементий на веслах подойдет к кубасу. Как только флажок очутился у борта, он схватил его, вытащил из воды вместе с грузом и, передав Савелию Матвеевичу, начал не спеша выбирать шнур перемета.

Это был захватывающий момент рыбной ловли! Все с волнением уставились на вздрагивающий, затянутый зеленой тиной шнур: что сейчас покажется из глубины? Какая добыча?

Первые крючки были пустыми.

— Начисто объели, — хитрая рыба пошла, — бормотал Филипп. — Эге, задрыгала… попалась одна!

Шнур чуть повело в сторону, и на поверхности показался взъерошенный крупный окунь. Он сопротивлялся, рвался на глубину, но был выхвачен из воды и брошен в лодку.

Видимо, над этой частью перемета прошла большая стая окуней, они попадались через два-три крючка, все имели одинаковую изумрудно-полосатую окраску и по величине не отличались один от другого.

— Однолетки, — определил Филипп. — А вот и удавленник попался!

Он вытащил какой-то темный ком, покрытый белой слизью. Это был небольшой угорь, который, в попытках сорваться с крючка, так намотал на себя поводок и шнур, что был задушен ими.

Потом пошли крючки с уцелевшей наживкой. Филипп стряхивал мертвых уклеек в воду и приговаривал:

— Судачкам малым и чайкам на обед!

Неожиданно он ощутил тяжесть на перемете, показавшуюся ему мертвой.

— Никак, зацеп… А ну, Дема, притабань!

Моряк слегка поддернул шнур и вдруг почувствовал рывок.

— О-го! Никак, большая попалась… приготовьте сачок!

Вместе с мутью на поверхность всплывали клочки вырванной травы. На глубине металась какая-то сильная рыба. Боясь порвать ветхий перемет, Филипп вываживал ее с предосторожностями. Наконец на поверхности показался крупный судак с белесым брюхом. Заметив лодку, он всплеснув хвостом, рванулся, но угодил прямо в сачок, подведенный Савелием Матвеевичем.

— Ну и рыбина, — вытащив добычу, воскликнул старик. — Не меньше двенадцати фунтов потянет.

— Вы не возитесь с ним… срезайте с поводком, если далеко заглотнул, — посоветовал Филипп. — А то руки покалечите. Зубы у них цепкие. Эге! Кажется, еще такой же!

Второй судак был поменьше, но тоже доставил немало хлопот: рванувшись под лодку, он потащил за собой перемет. И как-то так получилось, что крючок соседнего поводка зацепился за киль. Пришлось Филиппу погрузить руку по плечо в воду и пустить в ход нож.

В течение получаса рыбаки наполнили садок доверху и с добычей двинулись к дому.

ТРЕВОЖНЫЕ ДНИ

Старый церковный сторож, вымаливая себе прощение, часто оставался после богослужения у алтаря, бросался на колени перед распятьем и, отбивая поклоны, просил:

— Господи Иисусе Христе, прости мя, грешного, не покарай…

Изнывая от страха, он каждый день ждал, что придут с дальней заставы мстители и спросят: «Ты зачем подкинул нам украденное из алтаря?»

— Не по своей воле, — бормотал старик. — Долговязый бес попутал. И кресты-то были старые из серебра… на чаше позолота стерлась. Без толку лежали. Не прогневайся, пощади мя…

В воскресенье после обедни старик не погасил свечей, а, как всегда, встал перед изображением распятого на кресте Иисуса Христа и, закрыв глаза, начал повторять свою каждодневную просьбу.

В церкви стояла такая тишина, что слышно было, как капает оплывающий воск, слегка потрескивает пламя свечей и попискивают бегающие в просвирной мыши.