Дмитрий Сергеев - Позади фронта [= Полевая жена]

Шурочка сняла шинель и повесила на спинку стула. Пока она одергивала на себе гимнастерку, расправляла портупею, взгляды всех мужчин скрестились на ней. Американцы, только что громко говорившие между собой, замолчали.

Все это Копылов подмечал между прочим: он сам был порядком ошарашен — бар с пробоинами в потолке и стенах возник посреди развалин, как видение из незнакомого чужого мира. Одна стена зала была целиком занавешена ковром.

Меню, отпечатанное под синюю копирку на машинке с русским шрифтом, лежало на столике.

— Сперва принеси сосисок, батон и две бутылки пива, — потребовал Багнюк у вторично подоспевшего официанта. — Я пойду в машину, не стибрили бы чего, — прибавил он для Копылова.

Официант с бесцветной улыбкой выслушал солдата и повернулся к Копылову, давая понять, что склонен прежде всего выполнять распоряжения офицера.

— Принесите сначала ему, — подтвердил Федор, неохотно принимая навязанную ему роль старшего по чину.

— Одна секунда, — официант проворно крутнулся на каблуках и скрылся на кухне.

Возвратился он скоро, держа на вытянутой руке блюдо с сосисками, батоном, разрезанным надвое и двумя бутылками без этикеток, с проволочным прижимом.

— Сто злотых, — отчеканил он, не взглянув на шофера.

Багнюк не спеша расправил газету, свернутую для курева, переложил на нее сосиски и хлеб, бутылки рассовал по карманам.

— Вот твои злотые, — бросил на стол новенькую бумажку.

На всю эту сцену внимание обратил один Копылов, даже Шура ничего не заметила: она была занята собою, смотрелась в карманное зеркальце.

Цены на все были непомерно высоки, денег у Копылова с собой было немного, но хватило заказать на двоих сосиски и кофе и сто граммов водки — Шура отказалась от вина.

Исчезая в простенке, официант на ходу затронул ковер, и Федор с изумлением увидел, что никакой стены позади ковра нет — груды обломков, да наскоро сложенная из битого кирпича печь, на которой стоял котел и громадный чайник; две женщины в фартуках поверх вязанных кофт суетились под открытым небом вокруг печки. На всем лежал свет позднего дня, сквозь проломы и ниши в противоположной стене видно было проходящие по другой улице грузовики.

И сразу неразумной представилась странность чудаковатого поляка: зачем ему понадобилось открывать этот бар и торговлю на обесцененные деньги? Может быть, вовсе и не злотые для него главное, а отчаянная попытка вернуть видимость прежнего уюта наперекор войне.

Американец громко подозвал хозяина — тот моментально очутился у столика: он и среди тесноты ухитрялся быть расторопным, хотя вовсе не сновал и не торопился. Американцы заговорили враз, хозяин, интимно склонившись к ним, изредка вставлял слово, все трое улыбались с напряженной любезностью. Потом официант исчез и долго не возвращался. Зато явился сияющий и торжествующе выставил перед американцами бутылку шампанского. До этого он нес ее у груди, оберегая как драгоценность.

— Второй фронт загулял. — Капитан артиллерист с соседнего столика компанейски подмигнул Копылову и вместе со стулом на полрасстояния подъехал к ним. — Рослые парни за океаном, — добавил он, повертываясь к Шуре. — Откуда только сюда попали? Из плена освободились — так не похоже.

Американец лет тридцати, откручивая проволоку, направился к их столику. Второй, помоложе, шел за товарищем, уставившись светлыми глазами на Шурочку. Оба подчеркнуто вежливо раскланялись, старший начал говорить.

— Пан офицер говорит, что они американские летчики — перегоняли самолеты для русских, — перевел поляк. — Они благодарны судьбе, что она в столь суровое время подарила им эту встречу. Они предлагают тост, пани, за вашу ослепительную красоту, и мужество славянских женщин, участвующих в войне.

Переводя чужие слова, хозяин истово улыбался Шурочке, показывая всем своим видом, что сам готов присягнуть во всем, что сказано.

Хлопнула пробка, американец разлил вино в пять бокалов.

— Скажите им спасибо, я тоже рада встрече с союзниками, — сказала Шура взволнованно.

Хозяин поднял бокал.

— Позвольте, пани, и мне выпить за вас. Поверьте, пан офицер, — прибавил поляк для Копылова, — вам не будет зазорно чокнуться с Владиславом Ставинским. Владислав Ставинский — это я. Ставинский был участником восстания: в моем подвале хранилось не только вино, но и оружие, которым мы били наших общих с вами врагов.

— Это он правду брешет, — подтвердил артиллерист. — Давеча бумагу приносил — наша комендатура выдала — там про это написано.

— Владислав Ставинский пред войной был в других странах, — продолжал поляк, воодушевясь от поддержки, — поверьте Ставинскому: краше славянских женщин нету.

Капитан поднял стакан с водкой, подмигнул Шурочке по-свойски, как русский русской.

— За вас! — и весело крикнул американцам: — Олл райт!

— Олл райт! — любезно согласились те, и выпили. Тотчас они заторопились, надели свои кожаные куртки на молниях, раскланялись с Шурочкой и вышли, отсалютовав на пороге остальным.

— Славные парни, — еще раз восхитился чуточку хмельной капитан.

Копылов, испытывая щемящую остроту нежности, смотрел на Шуру, в молчании допивающую вино.

Черные скелеты домов уплывали в сумрак. Федор не представлял, где среди этих пустынных развалин ютятся немногие из уцелевших варшавян. Детский плач негромко доносился из городских потемок.

Миновали КПП, и он пересел в кабину. Солнце багровым диском остывало на горизонте. Оно уже не отбрасывало теней. Асфальт прихватило тонкой ледяной коркой. Багнюк вел машину осторожно.

— Баллоны лысые, может закюветить, — объяснил он.

Шурочка, откинув голову на спинку сидения, то ли дремала, то ли замечталась, Федор сидел прижатый к дверце. Стекла в ней не было, вместо него вставлена фанера. Она приходились неплотно и сквозь щели сильно сквозило.

— Тебя не продует? — спросил он. Распахнул на себе шинель и попытался накрыть Шуру.

Она растерянно отбросила его руку.

— Не нужно, — утомленным и недовольным тоном попросила она.

Больше он не решался приставать к ней и сидел тихо.

Шоссе не было видно далеко вперед — оно прибавлялось понемногу из глубины затихающего к ночи простора.

В том месте, где шоссе петлей по склону огибало лесистый холм, внезапно напоролись на выставленный недавно дорожный пост — утром его еще не было. Часовой с автоматом перегородил дорогу. Позади него двое солдат в рабочей одежде — ватниках без погон — устанавливали временный шлагбаум. Над красноватым глинистым срезом у полотна шоссе смутно возвышался неразрушенный дзот, поставленный в этом хитром месте еще немцами. Должно быть им пришлось бросить его без боя. Сразу за кюветом на скосе холма приткнулась будка — дощатый вагончик. Внутри него топилась печь. В распахнутую дверь виднелся тусклый свет коптилки. Офицер с повязкой на рукаве не спеша направился к задержанной машине. Копылов открыл дверцу и вышел на подножку. Офицер на ходу давал распоряжения двум солдатам, следовавшим за ним на полшага позади.