Дмитрий Сергеев - Позади фронта [= Полевая жена]

Снова подумалось о том, что это уже заграница, что когда-нибудь про этот переход напишут в учебниках. Он с трудом заставил себя испытать волнение: мешала незачеркнутая в памяти отвратительная вчерашняя сцена. Не хотелось вспоминать всего, что он говорил Катерине. Вместе с тем ему необходимо было немедленно решить, как им обоим вести себя дальше: продолжать жить как прежде казалось невозможным. Сейчас он полностью согласен был с Катериной, что они не пара. Правда, ничего подобного он не слыхал от нее. Но не это ли самое подразумевала она, когда говорила: «Да и родителям твоим думаешь нужна я? Ждут они меня там такую, не дождутся?» И разве сама она не готова к тому, что они должны будут расстаться: ведь не рассчитывает же она, что он потянется за нею в деревню строить новый дом на голом пепелище. Сама же говорила: «…Нет мне другого угла, кроме тех головешек». А раньше или позже расстаться им, не все ли равно.

Утешаясь мыслью, что так будет лучше не столько для него, сколько для Катерины, Копылов успокоился и решил, что уйдет именно сегодня, но уйдет с достоинством, не роняя чести, не припоминая ей никаких пакостей — просто выкинет из головы все сплетни, какие слышал про нее. Правда, хочешь не хочешь, нужно будет забрать у нее свои вещи, а при этом невозможно сохранить достоинство: придется рыться в узлах, где сложено и его и ее белье.

Думать про это не хотелось и решительности его поубавилось — авось, все как-нибудь само собой уладится. В конце концов все это можно будет решить и после войны — совсем уж недолго ждать. Конец войны многому из того, что есть теперь, поставит точку.

К назначенному пункту добрались среди ночи. Одноэтажные домишки тонули в пахучей тени садов. Неуемно брехали собаки. Село беспланово было раскидано вдоль тихой речки. Сонная заводь светилась отражением звезд. Дремотная дубовая роща встала между двух улиц на берегу ручья. Под дубы свернули бензовозы — обморочная сельская тишина наполнилась яростью перегретых моторов. Лучшего места для маскировки, чем в роще, наспех было не найти. Связисты туда же пригнали радиобудку, и вскоре затарахтел движок.

Начальник КЭЧ подавал в темноте свой осипший голос то там, то тут, указывая, где кому располагаться на ночь: какие дома занять ротам, какие оставлены под общежития для пилотов и техников, в каких будут отделы, где квартиры комбата, начальника штаба, замполита… Офицеры помладше измышляли ночлег сами.

Копылов решил спать в кабине. Было, правда, свежо, но терпеть можно. От усталости и сосущей пустоты в желудке сон долго не приходил.

Катерина вскоре разыскала его.

— Идем. Ты же голодный. Мы с Тосей заняли пристройку — отдельный вход, две комнаты.

Он послушно побрел за нею. Больше всего ему хотелось есть, а Катерина, уж верно, чего-нибудь припасла для него.

Ни он, ни она не вспоминали вчерашнее.

Новый год застал их БАО в небольшом местечке километрах в сорока под Варшавой.

В третьем часу ночи расходились с гулянки. Незадолго перед этим выпал снег. Днем он сильно подтаял и теперь, застывший, громко хрустел под ногами. Невдалеке за окраиной кто-то лупил в небо из сигнальной ракетницы в честь Нового года — красные и зеленые огневые шары вспыхивали и гасли, тихо клонясь к земле.

После душной избы, где в прокуренном воздухе провели много часов, Копылов разомлел. Катерина держала его под руку, но с другой стороны на его плече виснул Никитин, и их всех троих изрядно мотало посередине улицы.

Песня не получалась: Никитин и Копылов не умели петь, а Катерина не помогала им.

— Не нагорланились еще? Охрипли ведь.

— Одержим победу — к тебе я приеду, — исступленно твердил Никитин, но слабый его голос не в состоянии был одолеть ночное пространство, которое куполом замыкалось вокруг далекого от родины села.

Вначале отвели Никитина — один он не добрался бы к себе. Жил начальник ГСМ одиноко, в пустующем по ночам доме, где размещался отдел технического снабжения. Часовой в валенках и дохе топтался под окнами. Он беспрепятственно пропустил всех троих. Никитин занимал отдельную комнату: четыре угла, одно окошко, стол, скамья, ящик с документами и топчан.

Старший лейтенант ничком рухнул в постель, едва добрался до кровати. Копылов начал стягивать с него сапоги.

Внезапно Никитин оттолкнул его и сел. Почти осмысленными глазами огляделся, припоминая, где он. Как многие в войну, он приучился трезветь в любой момент, хотя бы ненадолго, чтобы только выполнить приказ, если была срочная необходимость — в подсознании всегда дежурили на страже силы, готовые взять власть над человеком по первому сигналу тревоги. Сейчас это случилось по ложному внутреннему толчку. Он это быстро понял, но некоторое время еще сберегал ясность рассудка.

Он вздохнул и улыбнулся жалкой и грустной улыбкой.

— Хотя бы наступление скорее! Сил уже нет выносить, — сказал он. — Не поверите: каждый раз во сне бабу и ребятишек вижу — будто домой возвращаюсь. Жена говорит: «Что же ты долго так, Гриша? Ждать уж устала». Проснусь — сердце останавливается. Трезвым в постель боюсь ложиться: трезвому такое приснится — свихнусь, не перенесу!

Он вдруг вскочил, полуразутый — одна нога в сапоге, другая обкручена портянкой, — и бухнулся на колени перед Катериной, в сладостном исступлении целуя ее сапоги.

— От старшего лейтенанта Никитина — земной поклон всем бабам: и тем, которые в тылу маются, и тем, которые здесь! — воскликнул он страстно. — Сколько они выстрадали, мы и толики не испытали!

Раскис он снова так же внезапно, как перед этим протрезвел.

— Одержим победу — к тебе я приеду, — забубнил он, размазывая по щекам пьяные слезы — они потекли вдруг неудержимо.

Потом он уронил голову на подушку и захрапел. Больше он не брыкался, и Копылов легко стянул с ноги второй сапог.

Выйдя на улицу, Федор вовсе перестал шататься — он не был сильно пьян. С того самого вечера он держал себя в узде: не позволял себе напиваться до бесчувствия.

Лежа в кровати, он долго ждал, когда Катерина разденется и придет к нему. Она не торопилась, стоя перед зеркалом в одной сорочке, разглядывала себя с вниманием, необычным для нее. Поймав его нетерпеливый взгляд, она смутилась и задула коптилку. Он удивился, что она вдруг застыдилась его.

Катерина села на край постели, он потянулся к ней. Она перехватила его руку и положила на свой живот. Он ощутил ладонью мягкую и твердую упругость ее тела.

— Ничего еще не слышно, — шепотом проговорила она.

Он не понял, о чем она, только поразился странному голосу, каким Катерина сказала это.

— Второй месяц уже.

— У тебя будет ребенок! — догадался он.