Дмитрий Сергеев - Позади фронта [= Полевая жена]

— Так уж и подлец! Сгоряча втюрился, и все такое — выбирать-то не из кого: все давно разобраны, — а потом одумается. Пепеже — не жена.

— Может быть, — согласился Никитин. — Мне, особенно когда выпью, всех их, баб, попросту жалко. Раньше войны все-таки человечнее велись: хоть их-то не заставляли воевать. Чисто мужицкое дело было — война. Есть даже такая красивая легенда, будто древняя Троянская война из-за красавицы Елены началась: кто-то у кого-то ее похитил — и пошла драка. Возможно, даже скорее всего не так все было, а сказка все равно красивая. Да и позднее всякие там рыцари ратные свои подвиги даме сердца посвящали. Ну, мы теперь умные, все, конечно, как есть знаем — знаем какие они были сволочи и бандюги несусветные, — но ведь было же хоть что-то у них в душе! Я бы хотел — черт возьми! — чтобы было. Мы ведь все только притворяемся циниками. Кроме тебя, конечно, — Никитин посмотрел на Сидельникова. — Да и то, по правде сказать, какой ты циник? Просто бревно неотесанное: ничему не научен путем и впридачу не воспитан.

— Ты полегче! — не совсем всерьез возмутился Сидельников: он не понял — принимать ли слова начальника ГСМ за оскорбление или за шутку.

— Ну, ну, извини, сгоряча я, — примирительно произнес Никитин. — Я ведь без обиды. В самом-то деле тебе ведь наплевать кто ты: циник или не циник. Просто я к тому, что все мы ждем — или хоть ждали! — чего-нибудь чистого, святого. Вот хотя бы он — Копылов.

— Зубоскал, — рассмеялся Сидельников. — Придумал же! Бабу он правда оторвал что надо. Хват! Да только чем его Катерина по этой части святее Шурочки Чабанец?

Федор сдавил костяшки домино в кулаке так, что они захрустели.

— Что ты хочешь сказать?

— А то… Не догадываешься? Спроси у нее, может, признается.

— Все, все — конец! — разнял их Никитин, растопыривая над столом руки. — Мы списали, заход наш. Мешайте карты — голова не варит, работайте руками.

Копылов остервенело лупил картами домино по столу и пытался сосредоточиться на игре. Он презирал себя, что продолжает пить вместе со всеми, слушает сплетни, что у него не хватило решимости запустить костяшками домино в лицо Сидельникова.

Он никогда так не напивался. Глушков приволок его почти на себе. Катерина в одной сорочке открыла им дверь. Лейтенант втащил Федора в избу и прислонил к стене, сам попытался облапить теплую со сна Катерину.

— Уматывай, пока не схлопотал, — шуганула она, и Глушков ушел.

— А я знаю все про тебя — б… ты самая распоследняя, — выдавил Копылов через непослушные губы и заскользил лопатками по стене.

Катерина вовремя подхватила его, не дала брякнуться затылком о плинтус.

Постель с откинутым одеялом была еще теплой. Катерина стянула с Федора сапоги и раздела, властно распоряжаясь его безвольным, раскисшим телом. Он норовил вскочить и прыгнуть в синеющий прямоугольник окна, за которым чуть обозначилась соломенная крыша сеновала. Во всю операцию, пока она раздевала его, он брыкался и выпалил в нее весь запас ругательств, какие знал.

— Ну, и хорошо, и ладно, — соглашалась она без обиды.

Эта ее необидчивость и доброта только сильней распаляли его.

Он не слыхал, когда она встала и ушла. Проснулся поздно — по времени ему пора уже быть в штабе. На табуретке рядом с кроватью стоял котелок с огуречным рассолом — позаботилась Катерина. Федор выпил все, силясь припомнить, где это он так отличился вчера.

Вспомнил вдруг до унылости пустую избу, игру в домино от скуки, Шуру Чабанец, разговоры про нее и про Катерину и то, как хотел швырнуть кости домино в лицо Сидельникова и не посмел.

В зеркальной створке старинного гардероба увидал собственное отражение: расстегнутая нижняя рубаха, выпущенная поверх подштанников, измятое, опухшее лицо, заплывшие глаза… Самого передернуло — до того безобразная и тупая рожа глядела на него из замутненной глубины зеркала.

Катерина бежала из столовой напрямую огородом. Он увидел ее в окно, и едва успел натянуть брюки, как она топоча влетела в комнату, положила на стол горячие картофелины, завернутые в кухонное полотенце, чтобы не остыли, и кусок вареного мяса.

— В штаб — всех начальников отделов. За тобой посыльный прибегал. Перебазировка. Нам приказали собирать манатки — обеда не будет. Сухой паек я получу на тебя. На вот, немного перехвати, а то до вечера — голодом.

Он быстро одевался, на ходу сжевал мясо и картошку, не замечая вкуса. Катерина подавала ему сапоги, гимнастерку, ремень с кобурой…

Выглядела она удивительно подобранной. Он, проходя, привычно потянулся к ней — и отдернул руку. Она странно посмотрела на него, он перехватил ее взгляд в старом зеркале.

— Поторопись — в штабе ждут, — напомнила она.

— Не твое дело, где меня ждут! — крикнул он, выбегая на улицу, и рысцой припустил к штабу.

Спустя два часа колонна автомашин, рыча моторами, тронулась через деревню, уминая колесами черноземную грязь. На выезде из села машины сворачивали на шоссе. Дороги были запружены войсками, движущимися на запад. Копылов сидел в кабине бензовоза почти в середине колонны. Когда выбрались на асфальт, он задремал под гул мотора.

Проснулся, разбуженный внезапной тишиной. Машины стояли впритык — впереди образовалась пробка.

Налево был двухэтажный дом под черепичной крышей с зелеными ставнями и длинными узкими окнами. Полосатый флаг свешивался над одним из окошек. Капитан в артиллерийской форме, держа на согнутой руке брезентовую плащ-накидку, пересекал дорогу; часовой на крыльце, опираясь на винтовку, разглядывал застрявшие на дороге машины. Справа — обугленные стены. В пустых проемах окон плыли облака. Рядом с дотлевающим домом, посреди зелени и бурьяна, высилась старая кирпичная стена. От нее сохранилось немногое. Пацаны, свесив босые ноги, сидели на развалине. В кустах в гуще листвы, поблекшей от недавнего жара, под маскировочной сетью затаилась зенитка. Двое солдат, сидя на траве, ложками хлебали из котелка дымящийся суп.

Из окна, откуда свисал двухцветный флаг, высунулся молоденький офицер в конфедератке.

Копылов только теперь сообразил, что они в Польше, а когда переезжали границу, он не заметил — проспал. С любопытством заново присмотрелся к босоногим мальчишкам. Ничего особенного в них не было: так же вороньем лепились на заборах, как и в русских деревнях, по ту сторону границы.

Судя по всему, наступление развивалось стремительней, чем ожидали, потому что яловых сапог в БАО так никому и не выдали.

Темнота настигла колонну у развилки. Вправо уходило бетонированное шоссе, влево — грунтовая дорога, искромсанная гусеницами танков и самоходок. Повернули влево. Поплыли мимо отлогие холмы. По сторонам среди полей и перелесков маячили хуторки, на бугре громоздился ветряк… Темень быстро сгущалась. Скоро не стало ничего видно, кроме мгновенных вспышек фар встречных машин.