Дмитрий Сергеев - Позади фронта [= Полевая жена]

— Сама подыщи место, все дома пустые. Некогда было заниматься. Сейчас на аэродром нужно, — сказал он.

— Пошевеливайся! Кончай ночевать! — командовал Игумнов, выйдя на крыльцо и размахивал рукой, в которой была зажата папироса. От нее сыпались мелкие искры.

Солдаты покидали в кузов лопаты и кирки, маскировщики выволокли из дому старую сеть и тоже забросили в машину.

Игумнов сел за руль, Копылов с Брызгаловым влезли в кабину, солдаты через борта позапрыгивали наверх. Спустя минуту вслед за ними направилась вся колонна. Летная полоса начиналась невдалеке от шоссе, к ней отворачивала асфальтированная дорога. Вправо за кюветом темнели накопанные немцами щели-укрытия, виднелся блиндаж, раскатанный на бревна прямым попаданием, и обрушенные ходы сообщения. Подбитый танк, вскинув хобот пушки, стоял возле. Ближний ангар тоже был разбит бомбами — одни арочные переплеты чернели на фоне неба.

Решили укрыть бензозаправщиков в ангаре, растянув на уцелевшем каркасе маскировочную сеть, на месте блиндажа поставили солдат рыть котлован для склада-времянки под боеприпасы. Выбирать, где лучше, времени не было. Если днем, приглядевшись, найдут что другое, переместить склады будет недолго.

На взлетной полосе, выложенной квадратными бетонными плитами, оказалось всего три рваных воронки. Игумнов поставил отделение бойцов засыпать их и утрамбовать. Копылов высадился из кабины. Маскировщики поехали дальше к ангару. Слышно было, как они вытягивали из кузова сети и Брызгалов отдавал распоряжения. На месте разваленного блиндажа солдаты сгружали цистерну — она звонко гудела от ударов.

Собственно, делать на аэродроме Копылову больше было нечего: если будут какие изменения, Игумнов сам скажет. Он пошел к дому напрямую, через поле, изрытое окопами.

Ночь поредела, стали видны дома, разбросанные по обе стороны шоссе. Далеко позади, в створе чернеющего переплета ангара, у горизонта виднелись частые вспышки осветительных ракет. Там была передовая. Она оказалась в другом направлении, чем думал Федор — не на западе, а чуть ли не на севере.

Часовой громко окликнул его. Когда подошел к крыльцу, увидал Катерину, она дожидалась его.

— Я заняла дом наискосок, — сообщила она. — Внизу хватит места для кухни и столовой, а наверху три пустых комнаты. Я уже постелила. Ты иди поспи.

— Некогда сейчас отдыхать, — сказал он, сторонясь ее рук, но она не дала ему уйти, прильнула к нему. Ее живот уже крупно выдавался под гимнастеркой, на солдатском ремне осталось всего несколько свободных проколов. Он удивлялся, что Катерина до сих пор продолжает делать тяжелую работу, вроде бы и не замечая растущей тяжести внутри себя.

— Должен же ты поспать хоть два часа, — в голосе Катерины был справедливый гнев на кого-то неизвестного, кто не позволяет ему отдохнуть.

— Ты иди, — притворно ласково сказал он, — мне нужно в штаб. Может, я скоро вернусь. Отправлю шифровку и приду.

Дверь Шурочкиной комнаты была заперта изнутри. Он несколько раз тихо повернул ручку.

— Кто там?

Ее голос был рядом, словно она сторожила за дверью.

— Я, — прошептал он, прикасаясь губами к замочной скважине.

— Поздно уже. Я легла.

— На одну только минуту. Мне нужно поговорить, обязательно, срочно, — истово бормотал он, нетерпеливо терзая ручку.

Медленно, будто в раздумье, щелкнула задвижка. Шура стояла у порога одетая, только ремень и портупея были сняты. Ветер, рванувшись в раскрытую дверь, взъерошил ее волосы.

Копылов кинулся к ней. Шура резко отстранилась от его протянутых рук.

— Уйди!

— Но почему? — оторопел он. — Ты же ждала меня, не ложилась. Я вижу.

— Я ждала? Просто мне не до сна: завтра наступление, могут быть раненые… Я устала от всего.

— Я люблю тебя! Неужели ты этого не понимаешь? — произнес он сквозь стиснутые зубы, с ненавистью глядя на нее.

— Любит, не любит… — Шурочка невесело рассмеялась. — Разве так любят?

— А ты знаешь — как?

— Не знаю! — выпалила она ему в лицо, внезапно перекривив губы от злости. — Только не так. Уходи! Уходи, прошу тебя, — прибавила она тихо.

Он вышел. От сквозняка дверь со стуком захлопнулась. Шура изнутри клацнула защелкой.

Внизу в большой комнате двое связистов через окно протягивали телефонный провод.

Копылов прошел в другую комнату — там теперь было пусто — и лег на диван.

Отдаленный гул разбудил его. «Началось», — подумал он, возвращаясь к реальности из сна. Перекошенные по сгибу угла полосы света падали сквозь жалюзи на стену, оклеенную пестро-голубыми обоями. В разбитое окно приносился явственный запах весенней листвы.

Вторично колыхнулся пол и задребезжали стекла — рокот канонады принесло издали. Нельзя было уловить отдельных разрывов, они слились в неутихающий гул. Рев моторов низко пролетевшего самолета ворвался в окна.

В соседней комнате, наспех прибранной после суматошной ночи, за столом сидела радистка Утюжникова, громко разговаривала по телефону. На рукаве у нее повязка — Утюжникова была дежурной по штабу. Продолжая говорить в трубку, она протянула Копылову два листка. Это были телеграммы на имя командира БАО: Битнев составил донесение, что колонна с ГСМ и боеприпасами в 4.00 разгрузилась и была отправлена во второй рейс, в другой телеграмме Игумнов сообщал о состоянии аэродрома.

Сверху по лесенке торопливо сбегала Шура. Она приветливо, почти обрадованно улыбнулась Копылову.

— Что это у тебя? Шифровки? Срочные? — спросила она.

— Не очень.

— Тогда позавтракаем вместе.

При свете все вокруг гляделось иначе, чем ночью. Обычное немецкое село — полудеревня-полугородок: двухэтажные дома под крутыми черепичными крышами. Железные решетчатые оградки, подсобные строения в глубине, почти скрытые распустившейся зеленью, водопроводные трубы, уложенные поверх земли — по ним вода подавалась только летом для полива садов и огородов; за окраиной лесок, пробитый солнечным светом — он вовсе не походил на вчерашнюю таинственную чащу. В деревне тишина: если бы не рокот моторов в воздухе и отдаленная канонада — никаких звуков.

— Шура, хочешь я высмотрю для нас двоих комнату? — тихо спросил он, шагая рядом с нею.

— Как знаешь…

Из столовой вышел старшина Брызгалов, расправляя ремень на животе, посмотрел кверху.

— Началось! — будто в самом деле новость сообщил он.

— Наступление. Только бы раненых не было, — вслух подумала Шура и спросила у Копылова: — Не знаешь, кто-нибудь приехал ночью?

— Вроде голос Ивлевой слышался.

— Приехала Ивлева — я видел, — подтвердил Брызгалов.

— Вика! — обрадовалась Шурочка. — Отлично!

В раскрытой двери мелькнуло озабоченное лицо Катерины. Копылов пропустил Шуру впереди себя. Потом вошел. Скованно сел напротив Шурочки, делая вид, будто интересуется тем, что происходит на улице. Старшина Брызгалов за что-то распекал пожилого бойца из своего отделения. Тот, потешный, в нелепой кургузой гимнастерке, в обмотках на кривых ногах, пытался стоять по команде смирно и безучастно ждал, когда старшина выговорится.