Юлиу Эдлис - Опровержение

У меня способность одна редкая есть, вернее, недостаток: спать наяву. В смысле прямо на ногах, стоя или даже на ходу, на бегу. Под конец смены особенно. То, что я сплю, это точно, потому что вижу сны. В большинстве они ничего общего с окружающей действительностью не имеют — что еще одно доказательство. Хотя, с другой стороны, я в то же самое время вполне сознательно, например, за станками слежу — их у меня двенадцать, в три ряда, по четыре в ряд, — как какой дышит, в смысле работает, нить оборвалась, не оборвалась, или же просто размышляю о разных, строго говоря, разностях.

Вот и сейчас ночной смене конец скоро, без десяти восемь на часах в цеху, солнышко через стеклоблоки, которые вместо стенок у нас, уже по цеху гуляет, сквозь нити пробивается шелковые, отчего кажется, будто частый золотой слепой дождик перед глазами сеется… Интересно, какой процент сортности мне сегодня Лелька на контроле определит?.. И ноги гудят, от станка к станку набегавшись за ночь, хоть нам и выдают ботиночки парусиновые без передков и без задников, и пальцы на руках, кончики, все занемели — там узелок, тут узелок, их за смену целую тыщу навяжешь, — и цех гудит, аж дрожит весь, хоть нам половину старых станков сменили на новые, чехословацкие, бесчелночные, они чуть потише…

И тут я поняла, что сплю уже, и сон очередной — пока не в фокусе, как в кино бывает, если механик неопытный, — мне глаза застилает. На этот раз вот какой вариант мне показывают.

Будто не цех это наш, а вовсе Дворец спорта какой-то огромный, только его не видать, он в темноте прячется, а на льду, в прожекторных лучах перекрещивающихся, я — или, строго говоря, то ли я, то ли Пахомова или даже сама Роднина, но с моим, понятно, лицом, — скольжу я под музыку легко так, будто ничего это мне не стоит, в голубом платье легоньком из нашей, между прочим, экспериментальной ткани со Знаком качества, и коньки подо мной серебряные, и музыка такая задумчивая и лирическая, и вдруг новый прожектор зажегся, и в его луче скользит мне навстречу партнер мой — то ли Горшков, то ли, опять же очень возможно, тот же Зайцев Александр, раскинув руки, чтоб не упустить меня…

Но тут мне пришлось вернуться в окружающую действительность: нить как раз оборвалась. Я узелок завязываю, а Людка, соседка моя по бригаде, подошла ко мне и говорит:

— Без восьми! — говорит или, точнее, орет мне в ухо, чтоб грохот перекричать. — Без восьми уже… закругляйся, подруга.

А шум у нас в цеху такой стоит, что о том, чтобы толком обменяться мыслями, и речи быть не может, я даже уверена, что исключительно по этой причине мы по плану впереди всего комбината идем.

Но тут, вижу, Варька, другая девочка из нашей бригады, в дальнем конце ряда машет мне рукой и показывает: мол, внимание, тревога.

Люда первая посмотрела в ту сторону, куда она показывает, и говорит:

— Гошка катит… по твою небось душу, подруга, — и сама быстренько к своим станкам помчалась.

А Гошка — это, строго говоря, поммастера наш. Когда он в начале или в середине смены подкатывает — все нормально: станок, к примеру, наладить, у него прямо таки золотые руки, но если в конце — по мою обязательно душу, потому что он цеховой комсорг, а я член бюро, и нет дня, чтобы он мне какого-нибудь комсомольского поручения не придумал. Я — культсектор и членские взносы собираю, но он на меня все взваливает: считается, что у меня общественная жилка. Меня все даже Семеном зовут, хотя я вовсе Семенова Антонина, Тоня, очень короткое и удобное имя, верно? Но все меня Семеном кличут, и, что характерно, я отзываюсь.

А почему, строго говоря?.. Сейчас объясню.

Ну как вам себя описать? Ну, такой вариант: прижмите вы изо всех сил нос к оконному стеклу и забегите с другой стороны поглядеть на себя. Портрет, достойный кисти. И еще надо, чтоб стекло было мухами густо засижено — это мои веснушки получатся. Невыводимые, я пробовала. Такой уж пигмент, говорят, кожи, от рождения. Выводить — только в Москву ехать, в Институт красоты.

Если прибавить, что рост — сто сорок восемь с натяжкой, вес, даже после обеда из трех блюд с компотом, хорошо, если на сорок шесть потянет, — легко можете вообразить все остальное. Поневоле в общественную жизнь уйдешь с головой.

Правда, выход я нашла, или, точнее, компромисс. Это мне Алька посоветовала, тоже из нашей бригады девочка, первая на комбинате красавица и солистка танцевального ансамбля «Дружба», ее цветное фото раз даже на обложке «Работницы» опубликовали. Это она мне придумала стиль «гамен мальчиковый». Но об этом я потом, когда к слову придется. Многие одобряют, между прочим. Так что «Семен» — это не кличка, строго говоря, а мой стиль.

А Гошка, поммастера, в это время катит в мою сторону. Катит — это потому, что он новаторство применил передовой метод: по цеху на роликах передвигаться. Пол-то кафельный, скользкий, а ему все наши станки по сто раз за смену пешком обходить — такие километры на спидометр накрутишь! Вот он и раскатывает на роликах, большую экономию времени нагоняет.

На всякий случай я за второй ряд станков зашла — авось не заметит, мимо проскочит. Но не тут-то было, вылетает на меня на своих колесах, чуть лбами не стукнулись, и тормозит на полном лету. А когда он тормозит, такой скрежет от кафеля, что у меня кожа пупырышками покрывается, абсолютно не переношу!

— Семен! — подкатывает он ко мне. — После смены не уходи, разговор есть!

Я, на всякий случай, делаю вид, что не слышу, узелок на нити завязываю, вся ушла в производственный процесс.

Только его не проведешь.

— Семен! — кричит в самое ухо. — Чтоб как штык, ясно? Чтоб как из пушки! — И, сверх нормы, пригрозил еще коричневым от смазки пальцем. И укатил по своим поммастерским делам.

А на часах уже без четырех, да к тому же они у нас минуты на полторы, как минимум, отстают.

Я кинулась к Зинке — она тоже из нашей бригады, нас пятеро всего, — кинулась к Зинаиде:

— Зинка, выручай! Я смоюсь сразу после гудка, а то Гошка, черт долговязый, опять привяжется. Ты станки к пересменке прибери, за мной не пропадет.

А у нас это строго — смену сдавать: обязательно рабочее место подготовить, вымести обрывки, пыль стереть и так далее.

— Ладно, — кивает Зинка, — в первый раз, что ли?

Хотя, между прочим, могла бы и без этого замечания обойтись.

— Понимаешь, — оправдываюсь я, — у меня планы намечены: голову вымыть, сто лет не мыла, по магазинам в центре прошвырнуться, что к чему перед получкой выяснить, вдруг техасы импортные выбросили, а у меня на них деньги отложены, у нас ведь в торговой сети как — всего ожидать можно…