Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

Курман Мерген-уулу был записан в члены артели восемьдесят пятым хозяином. Первая артель, организованная в аиле, была названа «Новая жизнь». Председателем избрали Сапарбая Саякбай-уулу.

— Неподчинение воле власти — это неподчинение порядку и закону, — говорили люди. — Куда поведет течение жизни, туда и должен идти народ. Если весь народ: и русские и киргизы — идет в артель, мы не пойдем против, мы с ними заодно. Ведь вчера сам Саламатов, прибывший из центра, сказал, что «где согласие — там и достаток, там и счастье!» Все, что говорят теперешние начальники, — это воля народа, это желание народа!

Люди понемногу начали приобщаться к новой жизни. Теперь уже собранные со дворов плуги и бороны складывались отдельно в стороне и люди говорили:

— Это теперь общее добро. Надо беречь!

— А то разве нет! Что там говорить, разве не лучше, когда мы все вместе боремся за общее дело, чем жить поодиночке каждому в своем ущелье, — толковали между собою люди. — В одиночку не всегда справишься, ведь и раньше, когда приходила жаркая страдная пора, мы собирались вместе, чтобы помогать сообща друг другу, а теперь и тягло и плуги общие — это только на пользу нам!

Возможно, что и дальше все пошло бы хорошо, но неожиданный приезд Калпакбаева в аил помешал хорошему началу. К этому времени Калпакбаев превратился в степенного мужчину, держался он с чувством собственного достоинства. Ездил теперь на вороном иноходце. На нем был волчий ичик, а на голове красовался богатый тебетей из светло-бурой куницы. Теперь он уже носил большие очки в роговой оправе, что придавало ему суровый вид. Некогда смуглое, грубоватое лицо его теперь немного посветлело и даже порозовело. Чтобы сойти за человека глубокомысленного, постоянно о чем-то думающего, он со значительным видом морщил лоб, вскидывал голову и, как бы прислушиваясь к каким-то далеким, таинственным звукам, важно поворачивался то направо, то налево. И если рядом с ним кто-нибудь находился, то он старался не замечать этого. В яркие солнечные дни Калпакбаеву положительно везло: люди еще издали узнавали о приближении к аилу по сверкающим стеклам очков, а это уже само по себе вызывало у киргизов уважение и некоторую боязнь и трепет. Конечно, никакой необходимости в очках у Калпакбаева не было. Когда он, будучи в Ташкенте, купил эти очки и впервые увидал себя в них, то остался очень доволен собой. «Ага! Похож!» — сказал он сам себе и вообразил, что именно таков и должен быть вид ответственного уполномоченного. Он не раз уже слышал, как простые люди робко спрашивали: «Что это за начальник приехал, вы не знаете?» И как им так же робко отвечали: «Это Калпакбаев… Адымотдел» [10] Адымотдел — искаженное русское «административный отдел». .

Ему очень нравились те люди, которые называли его не иначе, как «аксакал» или «товарищ Калпакбаев». В голосе его появились твердые, уверенные нотки. Все чаще и чаще стал он подумывать о большой славе. «Эх! Если бы слава была птицей, соколом, который сам бы прилетел и сел на руку! — мечтал он. — Посадил бы я этого зоркого сокола на руку и прямо из города поехал бы по аилам. И везде меня встречали бы с почтением и страхом: «Начальник приехал! Сам адымотдел — сам Калпакбаев! Ведите его в лучший дом, где красивые девушки и молодые женщины. Да смотрите там, боже упаси, чтобы сырость земли не застудила его бока! Стелите ему мягкие овчины и теплые кошмы, да побольше!» Да-а, посмотрел бы я, как они танцевали передо мной! Эх, скорей бы это свершилось…» Даже во сне Калпакбаев выезжал на иноходце уполномоченным в аилы и всю дорогу без устали гнал иноходца. Иногда его путь преграждали реки, и тогда иноходец птицей летел по воздуху. Такие сны радовали Калпакбаева. «Это к хорошему!» — весело думал он.

И в самом деле, ему, вечно стремящемуся к славе и карьере, благосклонная судьба иной раз и впрямь посылала удачи. Одной из таких, по его мнению, удач как раз и явилось его пребывание уполномоченным в этом аиле. Калпакбаев старался держать себя как можно более достойно. С тех пор как он прибыл, ни днем, ни ночью не было покоя активистам. В короткие зимние дни он по нескольку раз в сутки проводил собрания, и ни одно из них не обходилось без того, чтобы Сейдалы Калпакбаев говорил бы менее часу.

Накинув на плечи волчий ичик, он бросает на стол куний тебетей и, тряхнув густой гривой черных, жестких волос, с ходу начинает греметь зычным голосом:

— На повестку дня сейчас поставлены неотложные вопросы политики. Коллективизировать все хозяйства в течение одного месяца и искоренить кулачество, как классового врага, на сто и даже на сто с лишним процентов. Вот наша задача… А поэтому я и послан сюда уполномоченным, чтобы все бедняцкие хозяйства вовлечь в артель, чтобы правильно организовать и направить ее работу и чтобы завершить кампанию ликвидации кулачества, как классового врага. Конечно, нам не обойтись в этом деле без встречного плана: и если центр планирует нам, скажем, двадцать пять процентов на первое время, то мы должны принять постановление с обязательством — выполнить план коллективизации на все сто процентов! А поэтому весь актив должен позабыть о сне, должен быть всегда на ногах!

Окончив выступление, Калпакбаев с чувством исполненного долга важно опускается на место, обтирает лицо большим шелковым платком, приглаживает волосы и, откинувшись назад, строго взглядывает из-под очков на ошеломленных активистов, которые сидят, не зная, что сказать.

Когда Калпакбаев выступал, то обычно держал в руке блокнот, но никогда не заглядывал в него. Сейчас он с глубокомысленным видом перелистывал этот блокнот, как будто что-то вычитывая и вспоминая. Все молчали. Потом Самтыр, председательствующий на собрании, обратился к людям:

— У кого есть какие вопросы?

Сзади кто-то ответил унылым голосом:

— Все понятно… Вопросов нет, что тут говорить…

Калпакбаев вкрадчиво промолвил:

— Почему же? Спрашивайте, я готов отвечать! Мы должны обсудить наш встречный план.

— Товарищ Калпакбаев, — Шарше встал с места и почему-то в этот раз очень робко произнес: — Вопрос о кулачестве ясен, но мне не все понятно в вопросе массовой коллективизации.

Калпакбаев немного поморщился:

— Например?

— Недавно был у нас из центра товарищ Саламатов, он говорил, что в артель вступает каждый добровольно… а сегодня вы…

Калпакбаев привскочил и раздраженно хлопнул по столу блокнотом.

— А я откуда прибыл? Не из центра, что ли? Я к вам не с гор откуда-нибудь прибыл… у меня директивы. Кто вступает в артель, тем будут наделять самые лучшие земли, государство дает им трактора!.. Единоличникам не будет даже земли… а кто вздумает противиться этому, — Калпакбаев указал рукой на дверь, — тем одна дорога — в лесные края! Понятно?