Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

— Если ты секретарь, — сказал Шер Осмону, — то найди мне председателя аилсовета, председателя артели и бригадиров!

Он бросил на стол черный портфель, повозился с ним и достал оттуда кипу бумаг.

— Вы хотите провести собрание? — спросил Осмон.

— Ты что, парень… Не буду я проводить собрание! — рассердился Шер.

Осмон растерялся.

— Значит, вы будете проводить заседание бюро? — спросил он.

— Никаких заседаний бюро!

— А зачем тогда вам активисты? Председатель аилсовета уехал в дальние аилы проверять пахоту, а председателя артели найти очень трудно, — конторы у него нет, так что он не сидит на месте, а все дела его в голенище.

— Ты мне дай сюда то, что мне надо! — приказал Шер. — Я должен получить от них отчет!

— Ну, если отчет, то это и я могу дать вам!

— Нет, я не могу верить одному человеку.

— Да я за это буду отвечать. Поставлю печать и распишусь, если хотите.

— Ну ладно.

— Спрашивайте, что вас интересует?

Шер завозился с портфелем, потом достал бумагу непомерной длины и, что-то читая там, начал спрашивать:

— На какую сумму подписались по деньгам в долг?

— Это что такое, непонятно!

— Вот тебе на! Совсем забываете киргизский язык!

Сапарбая возмущала наглость и глупость этого уполномоченного.

— Может быть, это заем? — раздраженно спросил он.

— А, так это заем! — подхватил Осмон, не дожидаясь ответа. — Подписались на три тысячи семьсот рублей.

— А контрактация как?

— Шестьдесят процентов!

— Шерсть?

— Выполнили!

— Утиль?

— Собираем.

— Коллективизация на сколько процентов проведена?

— Коллективизацию мы проводили не по процентам, а по желанию.

Шер возмущенно вытаращил глаза и заговорил таким тоном, будто случилось что-то ужасно страшное, непоправимое:

— О-о-о! Почему, я думаю, этот аил отстает, так, оказывается, здесь сидят одни дураки! Вы до сих пор не знаете, что такое проценты! Как же вы будете руководить народом? Оказывается, это вы виновны в плохой работе!

Шер быстро собрал бумаги, сунул их в портфель и застучал по столу:

— Я, представитель ревизионной комиссии, приказываю вам отчитаться! Таких глупцов, как вы, надо пропесочить, вы все заленились! Я вернусь к вам завтра, сейчас еду в другие места. Чтобы председатель к моему приезду был на месте.

С этими словами он покинул комнату.

Сапарбай и Осмон недоуменно переглянулись, потом расхохотались, хотя они все еще не знали, что это был за «уполномоченный».

— О боже, твое чудо! — сказал Осмон. — Вот такие-то и сеют смуту и панику среди народа.

— Нет, он все-таки ненормальный! — смеялся Сапарбай.

Потом Сапарбай вышел, сел на лошадь. В последние дни он рано уезжал из дому, поздно возвращался. Не успевал даже как следует поинтересоваться здоровьем Акимтая. «Ничего теперь, бог миловал, проходит сыпь, спит спокойно!» — говорила счастливая бабушка, когда он приезжал домой. Сынишка в это время почти всегда спал. Сапарбай ласкал его взглядом и уходил, чтобы не разбудить. Но тоска по сыну всегда была в душе. Хотелось поносить его на руках, поцеловать, поиграть с ним. С этим желанием Сапарбай и направился домой.

Внезапно по дороге ему встретился Мурат. Поздоровались, спросили о здоровье детей. Мурат поехал рядом с Сапарбаем и сказал ему, что он специально разыскивал его. Сапарбай промолчал.

— Не задерживайся, Сапаш, приезжай к нам пораньше!

— Хорошо, Муке! — охотно ответил Сапарбай. — Как говорится, зовут — не отказывайся, не зовут — не напрашивайся.

Мурат что-то не походил на человека, приглашавшего на радостях гостей. Он был слишком озабочен, слишком мрачен. Сапарбаю в глаза он прямо не смотрел, ехал, опустив голову, и так, словно отвлекая себя от главного, говорил о разных житейских вещах. Скоро он повернул лошадь в другую сторону.

— Значит, приедешь, Сапаш? Будем ждать. Давно я собирался отдать честь активистам аила, они ведь аксакалы. Да все время такое тревожное, смутное. Откладывал, а самому стыдно… Смотри, приезжай обязательно!

Сапарбай после встречи с Муратом, не задерживаясь, поехал домой. Маленький Аким сидел в своей постельке, пил из чашечки айран. Он ласково улыбнулся навстречу отцу. Мальчик очень похудел после болезни. Нежное лицо его стало бледным, а черные глаза — огромными, блестящими. Губы Акима были вымазаны в айране. И весь он был сейчас такой родной, близкий, что у Сапарбая сердце сжалось от любви и жалости к сыну. Немного стыдясь матери, он подсел к сыну, взял его на руки, поцеловал:

— Родной ты мой сынок!

— Ишь как хорошо! — обрадовалась Бермет. — Хватит тебе отлучаться из дому, лучше поласкай сына!

Сапарбай долго забавлял мальчика: пил с ним из одной чашечки айран, носил его на шее, обнимал и прижимал к груди. К вечеру он стал собираться. Оделся, взял берданку и поехал в Верхний аил. По пути ему встретился Омер, который сегодня целый день искал своего мерина, но так и не нашел. Ехал Омер на пегой кобыле Чакибаша. Видно, он ездил вплоть до болота в дальнем ущелье, потому что кобыла была вымазана в болотной грязи почти по брюхо. Омер очень был опечален:

— Так и не нашелся мой конь. Эх, не конь был, а чудо! Теперь никогда не добыть мне такого коня, Сапаш!

— Может, найдется еще. Скотина — дело такое, забредет куда-нибудь, вот и ищи. На выпасах кругом просмотрели? — сказал Сапарбай вслух, а сам подумал: «Верно, Саадат увел коня! Жаль, пропал тогда конь!»

Омер, все еще питая надежду, проговорил невесело:

— Может, встретится тебе где? Ты посматривай, Сапаш! — и сам отправился искать дальше.

Сапарбай поездил еще по аилу по своим делам, а вечером приехал во двор Мурата.

Озлобленный, оторванный от людей, Саадат томился от безделья. В эту ночь он до самого рассвета не смыкал ресниц, не отрываясь смотрел на темные макушки сосен и на звезды в небе. Природа, казалось, тоже томилась: ни единого дуновения ветра, ни шороха, ни звука — безмолвная тишина стояла в горах. Даже не летали, как обычно, бесшумно совы. Все это тоже раздражало Саадата.

Опершись на винтовку и опустив голову, недвижно сидел он на корточках. Если взглянуть на него сзади, то в темноте можно было принять его за мертвое корневище пня, вывороченного из земли. Он сейчас забыл обо всем на свете и сам не знал, почему по лицу его катились слезы.

Бледное зарево занималось на востоке. Вскоре в лесу стало светать. Саадат, вспомнив о чем-то, встал и, опираясь на винтовку, пошел вверх по склону. «Заберусь на гребень, хоть гляну издали на аил, а то от тоски подохнуть можно», — думал он, взбираясь на гору. Выше к гребню сосняк поредел, пошел мелкий кустарник, а дальше простиралось открытое пространство. Здесь Саадат поостерегся идти в открытую, он шел, инстинктивно укрываясь, по краю кустарника и, изменив направление, пошел в сторону большого камня, расколотого надвое. Видимо, здесь он хотел укрыться. Вдруг сверху под чьими-то ногами зашуршала осыпь. Саадат схватился за винтовку.