Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

Шарше даже не знал, как быть с этим дерзким стариком. Ударить его он не осмеливался и только кусал губы и пыхтел от душившей его злобы.

Кто-то мрачно проговорил:

— Пусть только тронет Соке, камнем сшибу с седла!

На это другой испуганно ответил:

— Боже упаси, беды не оберешься, расходись побыстрей от греха подальше.

Люди, словно по команде, начали быстро расходиться с бугра.

Кто знает, если бы Шарше после этого случая одумался, то, может быть, в дальнейшем все пришло бы в порядок. Но ему казалось, что, кроме собственного брата, все в аиле его враги, что и Сапарбай, и Бюбюш, и Самтыр, и все другие активисты тянут к своим родам и хотят выгородить своих близких от налогов и сбора семенного зерна. «Если бы позволили мне, то каждого, кто имеет на ладони хоть одно зернышко, обложил бы налогом и раскулачил! Не было бы от меня никакой пощады баям!» — грозился про себя Шарше. Кстати, баем он считал всякого, кто мало-мальски жил зажиточно. Особенно не давало покоя Шарше то, что начальником добровольного отряда назначили не его, а Сапарбая. «Меня не назначили потому, — думал он, — что оклеветали апартунусы и подкулачники». После этого Шарше еще больше лютовал в аиле, и его поведение пришлось даже обсуждать на партийном собрании. Исак специально приезжал на это собрание. Он тогда строго-настрого предупредил Шарше:

— Мы тебя прощаем лишь потому, что в прошлом ты был батрак, товарищ Борукчиев. Ты натворил таких дел, что за это следует снять тебя с работы и выгнать из партии. Я предупреждаю тебя от имени всех присутствующих здесь коммунистов: возьмись за ум, второй раз прощать не будем!

По предложению Сапарбая Шарше был объявлен строгий выговор. Шарше усмотрел в этом враждебное, завистливое отношение к нему Сапарбая. Лютую ненависть затаил он на него и собирался отомстить: «Пусть они пока берут под защиту кулаков, а я тем временем доложу об этом в Москву и разоблачу их, как врагов колхозного строя». Так он выжидал, и когда возникло затруднение со сбором семенного зерна, Шарше стал обвинять в этом Сапарбая, припомнив при этом тот случай, когда Сапарбай отпустил пойманных ночью Султана и Керима.

— По-настоящему преданным делу сатсиала работникам, не жалеющим своей крови, он умеет объявлять выговоры, а вот басмачей и бандитов милует, упрашивает их вступить в артель! — говорил он.

После стычки с Соке Шарше, прихватив с собой несколько человек из «диких активистов», устроил обыски в домах Султана и Керима. У Керима отобрали пуда три зерна. Керим и Кермекан на это ничего не сказали. А вот когда дело дошло до султановского двора, то не тут-то было: Сурмакан давно уже смолола все зерно на муку. Да и встретила она их с издевкой:

— Не утруждай себя, Шарше! Если найдешь в доме хоть одно зернышко, можешь пристрелить меня. Так лучше не трать понапрасну времени и катись отсюда!

— Смотри, как говорит с нами жена басмача! — возмутился Шарше. — Ну, обожди!… Вы будете свидетелями. Завтра я покажу этим басмачам, что такое бедняцкая власть. А сейчас давайте обыскивайте!

В доме ничего не нашлось. Шарше и Сурмакан, ругаясь, не уступали друг другу в оскорблениях. А когда во время обыска случайно разбилось ее любимое зеркало, что было для Сурмакан плохой приметой, она, как хищная птица, кинулась на Шарше. Он попятился к выходу.

— Басмачи, я еще докажу вам! — вскричал с перекошенным лицом Шарше.

— А если не докажешь, то пусть мать твоя будет твоей женой, презренный раб! — истошно закричала в ответ Сурмакан. Это было смертельным оскорблением. Сопровождающим Шарше активистам стало даже не по себе.

— Вы что молчите? — прикрикнул на них Шарше. — Вы тоже сочувствуете кулакам? Не забывайте, что власть наша бедняцкая и никому пощады мы давать не будем. У меня есть секретное указание, полученное из центра. Теперь и Сапарбай и Бюбюш заговорят по-другому, они признают теперь свою вину. А пока я с вами, ничего не бойтесь и ни о чем не думайте!

Покинув двор Султана, Шарше поскакал прямо к Курману. Курман теперь уже горько раскаивался в совершенных им ранее ошибках. Он твердо, раз и навсегда решил порвать с басмачами, и если не будут его тревожить, то вступить, как и все, в артель. Курман мечтал о спокойной, трудовой жизни. Но сейчас он еще медлил со вступлением в артель по той причине, что ему было дано задание: в порядке выполнения обязательного плана вспахать и засеять своими силами полтора гектара земли. «Выполни это задание, признай при всем народе свою вину, а потом подавай заявление с просьбой о принятии в артель», — говорил ему Сапарбай. Курман верил ему, он вовсе не прочь был вспахать и засеять поле, но всякий раз Шарше отбивал ему охоту. «Все равно тебя, басмача, мы не простим. Вот вспашешь землю и пойдешь под раскулачивание!» — угрожал он ему. «Эх, чем мыкать такое горе, лучше уж оседлаю лошадь да ускачу к Саадату!» — думал тогда Курман.

— Выходи из дома, Курман! — заорал ворвавшийся во двор Шарше. — Давай садись на коня, покажи вспаханную землю! Сегодня ты должен подать мне рапорт о выполнении твоего надворного плана! Айда, пошли!

Курман смиренно попросил:

— Не торопи, Шаке.

— Не я тороплю, а власть этого требует. Из-за тебя весь наш аил плетется в хвосте!

— Что ты, Шаке! — нахмурился Курман. — Зачем говорить такие вещи? Ты же знаешь, что у меня нет ни плуга, ни бороны, об этом же знают и Сапарбай и Исак. Семена, что у меня есть, я сдам, принимайте в артель, а сам я один ничего не могу сделать.

Гарцуя на разгоряченной лошади, Шарше с презрением сплюнул:

— А кто тебя, басмаческого прихвостня, в артель-то примет, нужен ты больно!

— Я признал свою вину — был когда-то прихвостнем, а теперь хочу быть вместе с народом!

— Нужен ты очень!

Курман задохнулся от обиды.

— Да что я, спалил землю, что ли? — выкрикнул он. — Ну, был дураком, а теперь одумался и хочу жить так, как все другие!

— Ты давай не кричи, лучше вспаши землю, а больше мне ничего от тебя не надо!

— Да я же говорю, что не могу один вспахать столько земли. Принимайте меня в артель!

— Я вот покажу тебе артель! А ну, пошли! — Шарше теснил Курмана лошадью. — А ну, пошли со мной!

Лошадь чуть не сшибла Курмана. Он пошатнулся, едва удержавшись на ногах, и закричал истошным голосом:

— До каких пор ты будешь издеваться?! Я тоже такой же бедняк, как и ты!

— Ах, бедняк! Забыл, что вчера только ты был заодно с зулумом Саадатом? Айда, пошли, тебе говорю! Саботажник, срываешь задание по севу! — Шарше вскинулся на стременах и протянул Курмана несколько раз камчой по голове.

На шум и крики из дома выбежала Батий. Она бросилась к лошади Шарше, ухватила ее под уздцы.

— Аксакал, дорогой, пощадите хоть на этот раз! — взмолилась она. — Ведь он не сидит сложа руки, пашет пока сам, сколько может.