Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

— Отпусти лошадь! — рванул поводья из рук женщины Шарше и отъехал в сторонку. — Последнее слово: если через два дня поле не будет засеяно и забороновано, то тебя, как саботажника, срывающего план весенних работ, вышлю прямо на Урал, только там твое место! А на тех, кто защищает тебя, тоже найду управу! Буду писать прямо в центр!

…Своими бесчинствами Шарше помогал лишь врагам. Такие люди, как Курман, только-только что начавшие понимать, что они заблуждались, присоединившись к Саадату, но пока еще не решившиеся окончательно прибиться к народу, теперь опять сбивались с толку. В последнее время даже Саадат раскаивался в своем поступке и мечтал, если ему простят, мирно жить в аиле. Об этом он говорил Касеину: «Если пообещают не трогать нас, то лучше всего бросить винтовки в пропасть, чтоб второй раз никогда не брать их в руки». Но именно в этот переломный в настроении беглецов момент бесчинства Шарше лишили их каких бы то ни было надежд на возвращение в аил. Султан и Керим передали в горы отчаянную жалобу: «Как нам быть? Все равно нет нам житья от притеснений безродного самодура. Положимся на бога, скажите свое последнее слово: мы готовы на все!» Как вороватый ветер, прошелся по закоулкам аила ответ Саадата: «Над нами надругались, нас выживает из родного аила голодраный лиходей. Теперь нам нет возврата, будем биться до конца. Кто не забыл еще, что в нем течет кровь Батыра, пусть будет готов присоединиться к нам!» Получив ответ, люди Саадата насторожились, выжидая срока, а пока вели себя тихо, будто ничего не знали. Султан, например, даже начал старательно работать в артели. Вечером после работы он и его друзья приезжали домой на рабочих лошадях. Лошадей они не отправляли в ночное под тем предлогом, что лучше сами будут ухаживать, чтобы лошади не похудали в дни тяжелых полевых работ. Однако Султан и его дружки не столько заботились о лошадях артели, сколько о том, чтобы в любую ночь по первому зову Саадата быть на коне. «Схоронимся пока за перевалом, а там видно будет. Когда советская власть уберет Шарше и его друзей, тогда и вернемся!» — рассчитывали они.

После того как Саадат сбежал в горы, жена его, Айна, часто уезжала к своим родителям, а дома оставались мать Саадата с внучонком. Сегодня Айны тоже не было дома. Старая байбиче, боясь одиночества, легла пораньше, прижимая к груди маленького внука. Приснилось ей, что ночью где-то над берегом реки едет Саадат. Он не видит матери. Лицо у него темное, туманное. «Куда ты, жеребенок мой, я здесь!» — крикнула она и проснулась, обливаясь горячим потом. Сердце ее бешено колотилось. «То, что он едет над берегом реки, — это хорошо, — раздумывала над своим сном старая байбиче. — То, что он не увидел меня, — это его бегство в горах. Но почему лицо у него было темным, смутным?»

Долго еще она не могла уснуть после этого. Потом глаза ее начали слипаться, как вдруг на дворе послышались чьи-то шаги, и вскоре осторожно скрипнула наружная дверь.

Мать вскинула голову, прислушалась. Темно. Темно на дворе, темно в доме. Маленький внучек спит, посапывая, прижавшись к бабушке. Дверь отворилась, и кто-то прошел в дом, постучал во внутреннюю дверь:

— Айна, Айнаш, открой!

Мать в страхе забилась под одеяло, потом робко спросила:

— Кто ты? Уходи… Айны нет дома.

Стоящий за дверью с силой потянул дверь на себя, сорвав крючок. Зайдя в комнату, он чиркнул спичку. Мать, укрывшись с головой одеялом, не разглядела, что это был ее сын Саадат.

— Не бойся, мать, это я…

«Это доброотрядцы испытывают меня!» — подумала старая байбиче.

— Нет, родной… это не ты… уходи…

Обидно и горько стало на душе Саадата: «Вот до чего дошел, собственная мать уже не признает!»

— О несчастная моя, мать родная… Да это же я, я — сын твой! — прошептал со слезами в голосе Саадат, зажигая трясущимися руками спичку.

Когда спичка вспыхнула, байбиче увидела незнакомого, чужого человека с винтовкой в руке.

— Это я, мать, ты узнаешь меня?

Старуха в страхе еще крепче прижала к себе внука:

— Нет, нет, это не ты… Уходи, родной, не испытывай меня… У тебя винтовка, уходи…

Растроганный и потрясенный Саадат бросил винтовку:

— Да ты посмотри на меня, бедная ты моя. Это Саадат, твой сын!

— Не обманывай, родимый… Мой сын не такой был. Не испытывай меня. Никого нет дома, сноха тоже ушла. Вот трехлетний внучек со мной. Испугается дитя, уходите лучше…

Саадат чиркнул еще одну спичку:

— Вот это я, посмотри на меня. Ну, узнаешь меня, бедняжка ты моя, старая мать?

Саадат упал на колени, приткнулся к матери и, обнимая ее, горько зарыдал.

Касеин, вошедший вслед за Саадатом, стоял сейчас у двери.

— Э-э, Саадат, что с тобой! — укоризненно проговорил он. — Как малое дитя, приткнулся к матери и плачешь, а что же будет с теми, кто доверяет тебе свои судьбы? Ведь они пойдут за тобой по трудному, но праведному пути! Оставь, не будь слезливым!

Саадат хотел было встать, но мать не отпускала его.

— Родимый ты мой, свет очей. Ты был сыном достойного отца, а теперь скитаешься, о боже, жизнь людская!..

— Не расстраивайтесь, сваха, — твердым голосом сказал Касеин. — Не печальте сына своего. Мы теперь стоим на узкой тропе, на бурной переправе. Кто знает, что ждет нас впереди! Молите бога о нашем здоровье и благополучии. Только чтобы ни одна душа не знала о том, что мы здесь были. У наших уже почти все готово. Не сегодня-завтра мы уйдем за перевал. Семьи мы не оставим, всех заберем. Даже скот, что сдали в общину, угоним. Вот весь наш сказ. Решились — кто родится, тот умрет!..

Касеин замолчал. Саадат приподнял голову, рукавом вытер слезы и спросил у матери:

— Айна когда ушла?

— Вчера.

— Хлебнула она горя, несчастная… Скажи, чтобы завтра была дома.

— А что же ей остается! Плачет день и ночь, измучилась, похудала.

Касеин резко сказал:

— Передайте ей, что я приказал унять слезы! Не время сейчас слезы разводить! Надо быть ко всему готовыми: погибать — так всем в одной яме. Все мы, старые и молодые, должны быть готовы к трудному и опасному пути. Нашу судьбу решит одна ночь. Или мы уйдем, или попадемся! Вставай, Саадат! Прощай, сваха, времени у нас в обрез, а надо еще повидаться и с другими.

Всю ночь Касеин и Саадат навещали своих людей и к рассвету бесшумно выбрались из аила, ушли в горы.

Встретились они и с Курманом. «Как хочешь, можешь оставаться, но знай, житья тебе от Шарше не будет. Не будь глупцом, приготовься и жди нас. А если вздумаешь выдать нас, то первым прирежем тебя!» — предупредил его Саадат.

Курман, не спавший всю ночь, встал с рассветом. Он вышел во двор и стоял здесь нерешительный и подавленный. Не знал он, куда податься, к кому примкнуть. В душе он больше всего желал остаться в аиле и спокойно жить, и если бы кто-нибудь сейчас сказал бы ему хоть несколько мудрых, теплых слов, то он, может быть, и решился бы на окончательный разрыв с Саадатом. «Если смерть моя в твоих, Саадат, руках, то убей, а если нет, то, значит, никуда я не уйду, останусь вместе со всем народом». Всякие мысли бродили в его голове.