Павел Макшанихин - Родимая сторонка

— Вот что, Иван Михайлович, продай-ка ты мне машину эту.

Никто не понял, что ответил ему солдат, но окно в избе закрылось сразу.

— Продаст! — уверенно объявил мужикам Кузьма. — Жрать-то небось нечего. Одной музыкой сыт не будешь. Хе-хе!

С того дня никто в деревне граммофона больше не слышал. Кузьма заводил его только по большим праздникам, при закрытых окнах, а в дом к нему ходить не смели.

Если бы в Курьевке хорошо росла капуста и не было солдата Синицына, может, и не случилось бы ничего. Но капуста в Курьевке росла чахлая, потому что поливать ее было нечем: ручей с весны пересыхал, а в колодцах не хватало воды и для питья. Солдат же ругался и требовал строить миром запруду. Угрюмый и злой, с острым голодным лицом и длинными усищами, он грозил костлявым кулаком и кричал на всю деревню:

— Глядите, мужики, доживем до беды! Надо без кутерьмы, всем сразу. Я вижу, кто тут всех мутит… Меня не обманешь! Эх, темнота! Курицы вы, мать вашу…

Его не любили, но уважали и побаивались, чуя за ним силу, а в темных словах его — тяжелую правду. Все помнили, как он пришел с фронта и под его командой осмелевшая беднота отрезала у Кузьмы Бесова и у брата его Яшки Богородицы лишнюю пашню и лесные делянки, забрала лишний хлеб и лошадей.

Бесовы после этого присмирели в первое время, выжидая чего-то. Но ждать им пришлось недолго. Землю солдату пахать было нечем, да и не на чем. У Бесовых росла в полях рожь, а у солдата — полынь да лебеда. И пришлось ему отдавать половину своей земли в аренду исполу.

— Подавился-таки нашей землей, беспортошный! — злобно смеялся над солдатом Яшка Богородица. И, раздувая тонкие ноздри, хлестал обидным словом:

— Л-лодырь!

Солдат стал еще угрюмее и злее. А Бесовы ожили, наглея с каждым днем: Кузьма открыл маслодельню и начал скупать в деревне молоко, а Яков — торговать льном и кожами. Видя, как зажимают они в кулак всю деревню, солдат подговорил мужиков купить сообща сепаратор и устроить молочную артель, а лен и кожи сдать по контрактации степахинскому сельпо. Но Бесовы тут же раздали в долг мужикам ходовые товары, и мужики, как ни ругал их солдат, понесли ловким братьям и молоко, и лен, и кожи.

Если вначале Бесовы из боязни и осторожности только посмеивались над солдатом, то теперь, забрав силу, они принялись травить его на каждом шагу, мешая во всем, чего бы ни начинал он делать. Не зная, что братья давно сговорились ставить на ручье, за деревней, свою плотину и мельницу, солдат упрямо твердил на сходке:

— Без воды нам, братцы, гибель. Вода нам во как нужна: и для капусты, и, храни бог, на случай пожара. А мы, выходит, сами себе лиходеи!

Мужики молчали, не смея перечить ему и выжидая, что скажут Бесовы. Только Савелка Боев, заикаясь, крикнул от порога:

— Думайте, мужики! Ванька Синицын дело говорит…

Поглаживая сияющую, как луковица, голову, Кузьма Бесов сказал осторожно:

— Оно, конечно, жили и без запруды, благодаря богу. Но ежели обчество пожелает, почему же не так?! Вся сила в ём, в обчестве…

Но тут Яшка Богородица кашлянул в кулак и, ни к кому не обращаясь, вздохнул:

— Опасное это дело! Запрудишь, а потом утопит все. Выдумали тоже!..

И словно соли горсть в огонь бросил:

— А отвечать кто?

Разом закричали все, заспорили, зашумели, и в этом шуме скоро заглохли и рычащий бас солдата, и тонкий визг Яшки Богородицы.

Прокричав часа три, мужики разошлись, так и не решив ничего.

Наутро солдат вышел к ручью с топором и лопатой. Один за другим к нему стали подходить сначала ребятишки, потом праздные ребята и девки (дело было в воскресенье). Балуясь и зубоскаля, принялись копать дно пересохшего ручья, вытащили на берег несколько носилок песку и незаметно раззадорились в работе. А когда подошли мужики и, пристыженные, взялись за лопаты, дело пошло еще дружнее.

Солдат уже только ходил теперь по бугру и зычно командовал, где ставить сруб для плотины, куда сыпать песок и глину, где валить камни…

К вечеру плотина была готова. Усталые люди скопились на берегу и радостно галдели, наблюдая, как быстро прибывает в запруде вода.

— А ведь амбар-то у Бесова утопит! — догадался кто-то.

— Беспременно утопит! — равнодушно отозвалось несколько голосов.

Вода, действительно, начала заплескивать угол старого пустого амбара.

— Не утопит! — уверенно возразил солдат и пошел к амбару. — Мы его от воды-то отпихнем маленько…

Мужики нерешительно двинулись за ним. Принесли два бревна и просунули их под амбар, потом заправили под стену слеги. Солдат дал команду:

— А ну, берись! Ра-аз, два-а, дружно!

Амбар жалобно скрипнул, покосился и съехал на бревна. И в это самое время на бугре появился Кузьма Бесов. Остановился наверху и молча стал смотреть вниз на солдата, навалившись грудью на толстую палку. В черном старомодном пальто до пят, круглоголовый и длинноносый, он похож был на грача, который нашел в борозде жука, но прежде чем есть, с любопытством разглядывает его.

Мужики по одному начали отходить прочь, пока у амбара, кроме солдата, не осталось никого.

— Не тронь! — тихо и торжественно сказал Кузьма и уставил грачиный нос на солдата, словно клюнуть его собрался.

— Утопляет… — пояснил солдат, дергая ус.

— Пущай тонет! — хрипло закричал из-за спины Кузьмы старший сын его Петруха. — А ты не тронь чужое добро…

— Пущай тонет! — в один голос подхватили кумовья Бесова, окружая солдата со всех сторон.

Они долго прыгали и визжали около него, суя под нос ему тяжелые кулаки, но тронуть не посмели: солдат неколебимо, как столб, стоял перед ними, и только усы его страшно шевелились на побелевшем лице.

Народ молча разошелся по домам. Когда стемнело, ушел и солдат, вскинув лопату на плечо, как винтовку.

И тут произошло событие, над которым долго смеялись потом в Курьевке: не успели затихнуть тяжелые и ровные шаги солдата, как из переулка прокрался к плотине какой-то человек и, озираясь по сторонам, начал копать землю. А немного погодя на бугре появился опять Кузьма Бесов. На этот раз он был с ружьем и, как вор, стал подкрадываться к работавшему на плотине человеку. Но тот, повернувшись к Кузьме спиной, ничего не замечал, продолжая копать.

Долго и старательно, как в белку, Кузьма целился ему в зад, потом выпалил. Человек охнул, сел на край плотины и съехал вниз.

— Убили! — отчаянно завыл он, булькаясь в воде.

Кузьма дрогнул и кинулся к нему.

— Петруха!

Тот на брюхе выполз из воды на плотину и лег, стуча зубами от страха и жалобно моргая коровьими глазами.

— Ты… чего же тут делал? — в злом отчаянии спросил Кузьма сына, поднимая его на ноги.

— Чего, чего? — угрюмо отозвался тот. — Плотину разрыть хотел. Амбар утопляет…