Сарвар Азимов - Узбекские повести

— Там, в самой середине пустыни, где адский зной, есть целый город. В нем живут джинны. Видел джиннов? Вот такие, — сумасшедший приставил пальцы к вискам, выкатил глаза и высунул бледный язык. — У них вот такие рога и вот такие хвосты. Встретишь — умрешь от страха. В этом городе джинны стерегут золотую коробочку. — Старик потянулся к Камалу и шепнул на ухо. — Она очень похожа на коробочку нашего хлопка, только из золота. Понял?

— Понял, — серьезно, в тон старику, ответил Камал.

Старик замолчал и закивал головой. Камал подумал, что старик забыл про сказку.

— Ну, так что за коробочка, которую стерегут джинны?

Старик засмеялся.

— Неужели ты и этого не знаешь? Даже этого не знает, дурачок! — старик сухим пальцем ткнул Камала в лоб. — Тот, кто отнимет у джиннов золотую коробочку, станет самым сильным, понял? Нет, ничего ты не понял. Ну я тебе скажу. Ее обязательно надо отнять у джиннов. Один парень, очень похожий на тебя, ходил туда и отнял у них коробочку. Но потом она снова исчезла. Знаешь почему? Золотую коробочку нельзя сохранить там, где люди обманывают, таят друг на друга зло. Я думаю, она опять у джиннов. Видно, мне придется самому ее добывать. — Старик тревожно оглянулся, как бы кто не подслушал его тайну, и встал. — Если найду — отдам тебе, ладно? — прошептал старик, наклонившись к Камалу, потом, втянув шею, сгорбившись, пробрался под тутовниками и зашагал куда-то по улице.

Камал смотрел вслед старику, эта сказка вконец испортила настроение. Странно, почему сумасшедший рассказал сказку именно сегодня, именно ему? Пообещал волшебную золотую коробочку. Камал опять вспомнил разговор с председательшей. Что ж, она просто карьеристка, а у него теперь нет иного выхода, и он поедет работать в пустыню.

Вчера, вернувшись с полей второй бригады, Камал был удивлен взволнованным рассказом жены. Она сказала, что в кишлаке все обсуждают странную новость: председательша велела засеять хлопком территорию детского сада и пришкольный участок. Сама приехала и смотрела, как выполняли ее распоряжение.

— Не верите? Можете пойти и сами посмотреть, — сердилась Нигора, поливая на руки мужу. — У вашей апы голодные глаза. Может быть, теперь она подавится!

— Услышала и теперь повторяешь чужие глупости, — Камал не придал значения словам жены.

— Тавба, тавба! — Нигора возмущенно схватилась за воротник своего просторного платья. — Говорю вам, идите да посмотрите!

Камал прилег, подложив под бок ватную подушку, и улыбнулся жене.

— Да там земли-то! Не о чем говорить! Ты хоть знаешь, сколько соток возле детсада и школы?

— Не знаю. Я не землемер! — обиженно ответила Нигора. — Спросите об этом у своей апы!

— Ну и хватит об этом, — Камал махнул рукой. — Неси чай.

Не впервые заметил Камал, как изменилась и постарела Нигора. От палящего солнца и обжигающего ветра ссохлось и почернело ее маленькое лицо. В глазах накопились заботы и усталость. Кроме мужа и семьи, она ничем не интересуется, и уж наряды ее давно не занимают, ходит, как замухрышка, в чем попало. Упрекнуть, что она не следит за собой, — ее обидеть, а самой Нигоре это не приходит в голову. Вот уж тридцать лет, как минула война, по-другому живут люди, другие потребности. Все хотят хорошо одеваться, а Нигора, кажется, и не замечает этих перемен.

Подавая жене пустую пиалу, Камал внимательно глянул на ее руки. Да, она не виновата, и он никогда не скажет ей, но по ночам ему кажется, что не руки жены обвивают его шею, а шершавые крепкие стебли все того же хлопчатника, которому отдана большая часть их жизни.

Работа, работа, от темна до темна она не знает покоя, а теперь еще наступает пора шелкопряда. Нигора каждый год выкармливает гусениц, и нынче она получит за это отрез атласа или несколько метров плюша, которые выдают в виде премии. Но из этого атласа она не сошьет себе платье. Ведь у нее трое сыновей, а значит — впереди три свадьбы, и о них надо загодя думать. Так что отрез будет отложен на будущее, он еще пригодится. Камал, конечно, понимает ее материнские заботы о детях, о семье и хозяйстве, но следовало бы подумать и о себе. Конечно, не пудриться или краситься, как некоторые кокетки. Но во всяком случае… По правде говоря, Камал и сам не знает, какой он хотел бы видеть свою жену. Но не такой. Хотя живут они, как все, зарабатывает он средне, не больше и не меньше других. Так что же ему нужно? Чем он недоволен? Что ему не нравится? Ее мешковатое платье?! Грубые шершавые руки? Трудолюбие? А если бы она была из тех, избалованных, что прохлаждаются дома и готовы есть, когда им подадут, и умереть, если побьют? Нигора выросла в работе. Кости ее окрепли в труде. Она умеет делать все, может, не смыкая ночами глаз, ухаживать за шелкопрядом, собирать хлопок, возделывать поле. Она хочет везде поспеть, старается помочь мужу, ведь он у них один.

Нигора заметила пристальный, необычный взгляд мужа, с беспокойством осмотрела себя, провела пальцем по лбу и вокруг глаз, где заплелась паутина морщин, по рано увядшим щекам, глянула на руки. Под ногтями черно. Нигора спрятала руки. Наверное, муж заметил. «Ох и капризный…».

— Вы чего это? — нерешительно спросила Нигора. Она почувствовала, Камал что-то недоговаривает, что-то таит от нее.

— Ничего. Просто так, — Камал потянулся за пиалой и отхлебнул чаю.

— С утра высадила четыре грядки помидоров, — облегченно вздохнула Нигора. Ей хотелось обрадовать и успокоить озабоченного мужа. — Обмазала глиной коровий хлев.

— Не мешало бы после работы переодеться. Неужели у тебя больше ничего нет, кроме этого сатинового мешка? — мягко сказал Камал.

Нигора вскочила как ужаленная.

— Я не могу фасонить, как ваша милейшая апа! — Она сердито взмахнула широким красным подолом платья и ушла в другую комнату.

Камал вздохнул и поставил пиалу на дастархан. С тех пор как Малика стала председателем, ее начали называть апой. И Камал, хоть они и были одноклассниками, тоже, вместе с другими, стал называть ее так, и Малика не возражала. На это намекает Нигора, когда подчеркивает: «ваша апа», «ваша милейшая апа». Наверное, и эта история с участками детского сада и школы — тоже результат женского стремления подчеркнуть свою нелюбовь к председательше. Завтра надо будет посмотреть, хотя, разумеется, чепуха.

Камал не заметил, как глаза его сомкнулись, и он задремал, полулежа за неубранным дастарханом.

Детский сад был построен по лучшему типовому проекту, и под него отвели лучший участок, с одной стороны — яблоневый сад, с другой — клеверное поле, рядом полноводный арык, а две старые чинары не только украшали всю картину, но и придавали ей цветущий торжественный вид.

Старик сторож поливал и подметал двор, когда Камал вошел в ворота детского сада. Сторож почтительно пожал руку агронома обеими руками и затем провел ладонью по своей острой бородке.