Сарвар Азимов - Узбекские повести

Через некоторое время Нигора вернулась из дома, неся ворох неглаженой детской одежды. Она вырвала Султана из рук мужа и стала натягивать на него штаны, ворча на старшего:

— Тебе бы только бегать, негодник! Сколько тебе говорить, чтобы приглядывал за ним! Как дам сейчас!

— Не замахивайся на ребенка, дура! Сама виновата. Дети грязные, бегают неизвестно где!

Камал вскочил и, казалось, сейчас ударит жену. Нигора сначала примолкла, но все-таки не удержалась:

— Конечно, я во всем виновата! На меня и надо кричать! Да что там смотреть, ударьте меня! Где это видано, отец бросает детей на произвол судьбы! Что ж, уезжайте себе в пустыню, куда хотите, оставляйте детей, жену! — Нигора спустила с колен малыша и, закрыв руками лицо, неслышно заплакала. Камал понял, что лучше всего уйти, чтобы избежать скандала. Он вышел на улицу, потоптался у калитки. Идти было некуда. Он отошел к тутовникам у арыка и сел на скамейку, чтобы покурить и успокоиться. Обернувшись на шум подъезжающей машины, Камал увидел зеленые «Жигули» главного агронома. Из машины вышел Нишан Асраров. При среднем росте Нишан производил впечатление гиганта — плотный, широкоплечий, что называется, поперек себя шире. Удивительно, как он умещался в маленькой машине. На широком мясистом лице главного агронома было тревожное недовольство. Тяжело покачиваясь, с трудом неся свое грузное тело, он подошел к Камалу, протянул большую пухлую руку и так же, не говоря ни слова, опустился на прогнувшуюся под ним скамейку.

— Что же мы тут будем сидеть? — Камал тронул главного агронома за рукав. — Пройдемте в дом.

Нишан отвел руку Камала и пошарил по карманам, сигареты остались в машине, идти за ними он поленился.

— Что происходит, брат, ничего не пойму! — Нишан достал большой клетчатый платок и вытер лицо и шею, сдвинул на затылок кепку с широким козырьком. — Пришел в контору, апа мне сообщает… Сначала не поверил, ерунда какая-то, а потом слышу, она перебирает кандидатуры на твое место? Может, ты объяснишь, что у вас случилось?

— А вы не знаете? Сами вынесли решение, теперь спрашиваете у меня.

— Кто выносил решение?

— Ну, не сам же я себя снял с должности. Правление решило.

— Тавба! — Нишан удивленно открыл рот, демонстрируя сразу три своих подбородка. — Вчера апа была на бюро райкома, вернулась поздно, да и правления не было, ни позавчера, ни вчера. Когда это она успела провести правление?

Камал ничего не ответил. Он пожал плечами и затянулся сигаретой, будто это его и не касалось.

— Если необходимо кого-то послать в Маханкуль, то ведь не тебя. У тебя здесь полно работы, это раз. Во-вторых, ты человек семейный. Ты ничего не мог сказать ей, а? Ну, чего молчишь?

— Она сказала, что это решение правления. Как же возражать, если решило большинство.

— Думаю, еще не поздно. Иди поговори. Объяснишь все, скажешь так и так.

Камал покачал головой и поморщился. Идти к Малике с поклоном, с повинной? Ну нет!

— Не могу, Нишан-ака.

— Гордость не позволяет, да? — вскипел Нишан. — Или что-то еще мешает? Что ты от меня скрываешь?

Нет, Камал не станет объяснять, что нет никаких оснований для намеков, никаких тайн между ним и Маликой не было, ничего, что могло бы стать сплетней на языках досужих людей. Да, когда-то он любил эту девушку, но это очень давно, где-то в далеко прошедших годах, в школе. Но где школа, где эта любовь? Сейчас он иногда сам не верит, что любил ее. Ничего в ней не осталось от бойкой веселой одноклассницы. Она быстро стала меняться, сразу после школы. Он вспомнил один случай. Тогда шла вторая обработка хлопчатника, в бригаде Малики вносили удобрения, и она сама сидела за рулем. Двое мужчин дробили затвердевшие, как камень, удобрения, чтобы наполнить воронки ее трактора… Камал прошел по бороздам, чтобы проверить количество вносимых удобрений. Ему издалека уже показалось, что все поле белеет, как после снега, а взяв горсть земли, он увидел, что удобрений и в самом деле больше, чем самой земли. Он остановил Малику, выруливавшую на следующее междурядье, и показал ей землю в ладони. «Ну и что? — она пожала плечами. — Чем больше, — тем лучше. Сильнее будет урожай, раньше вытянется хлопок». — «Много хорошего — тоже нехорошо, Малика. Разве ты не знаешь, земля болеет, если забивать ее удобрениями. Все хорошо в меру. Везде пишут, предупреждают, что только тридцать процентов от вносимых удобрений усваивается растениями, остается в почве, приносит пользу. Все остальное — идет во вред. И чем больше, тем бесплодней становится земля». Малика засмеялась, не дослушав его: «Ну, тогда ученые что-нибудь придумают. Если мне переживать за землю — то я окажусь в самом хвосте. Вы же знаете, мы приняли большие обязательства, их надо выполнять. А еще я вам по секрету скажу, не суйте нос куда не надо, делайте свое дело, а я буду делать свое».

Этого Камал не мог ожидать. Нет, нельзя так относиться к земле, на которой ты вырос, которая кормит тебя. Еще в детстве, совсем маленькому, ему говорила мать: «Сынок, не бей землю, не ковыряй, ее, грех, на том свете тесно будет». Это народная мудрость, ведь земля всему начало. По иронии судьбы Малика в тот год действительно получила невиданный урожай, и ее имя прогремело в республике. Она стала председателем ревизионной комиссии, а вскоре и председателем колхоза.

Видя ее стремительную карьеру, Камал не мог не вспомнить, как еще в школе она дорожила вниманием и властью. В десятом классе, в самый первый день, когда вся школа еще пахла непросохшей краской после ремонта, Малика поманила Камала к окну. «После уроков будет собрание», — сказала Малика и нарисовала на стекле чертика смуглым тонким пальчиком.

«Ну и что?»

«Будут выбирать старосту класса».

«Ну и что?»

«В классе все тебя боятся, — кокетливо взглянула на него Малика, — кого ты назовешь, того и выберут».

«Ну и кого ты предлагаешь?»

«Назови меня…» — и Малика начала рисовать на пыльном стекле второго чертика.

«Брось ты, — разочарованно протянул Камал. — Зачем тебе нужен этот хомут! Вся эта канитель… Зачем это тебе?»

«Неужели ты не понимаешь? Буду старостой, все будут уважать, слушаться будут…»

Вот когда все это началось…

— Ну, что ты решил, чего молчишь? — прервал мысли Камала Нишан.

— Не мог я промолчать, Нишан-ака. Неужели так необходимо засевать хлопком двор детского сада. Там участок с ладонь!

— Подумаешь, беда! — усмехнулся Нишан. — Посеяли вокруг чайханы, вокруг полевых станов, там ведь тоже следовало сажать цветы, не правда ли? Ничего, обойдемся без цветов, зато получим дополнительный хлопок.

— Ну вот, и вы меня не понимаете! А может, это я вас не понимаю? — Камал ударил кулаком по стволу тополя. — Или я с ума сошел, или с вами что-то не в порядке!