Сарвар Азимов - Узбекские повести

Малика отвернулась от окна, оглядела свой кабинет. Стулья вдоль стен покрыты белыми чехлами. Шелковые занавески до самого пола. На полу дорогой красивый ковер в лиловых цветах. Чувствуется тонкий женский вкус хозяйки кабинета. Обстановка должна радовать глаз и вызывать уважение. Что тут было раньше? Какая-то дешевая мебель, дрянные половики. Теперь есть прихожая, где приехавший с поля человек может отряхнуться, почистить обувь, передохнуть, прежде чем переступить порог председательского кабинета. В этом свой смысл, ведь за это короткое время человек, если был в разгоряченном или обиженном состоянии, может умерить свой пыл, успокоиться, тогда и разговор примет иное течение, а не то что с ходу, с пылу, с жару. Малика и вообще работу колхоза старается поставить на спокойные рельсы, чтобы дела шли размеренно, последовательно. И многого достигла. В колхозе нет такой отрасли, где не выполнялся бы план. Доход дехканина с каждым днем растет. Разве Камал не знает этого? Сразу, как Малика стала председателем, колхоз выстроил двухэтажную школу, детский сад, заасфальтировал улицы! Почему Камал видит только недостатки, а то, что теперь в непогоду дети не вязнут в грязи — этого не замечает? Кто посмеет сказать, что она не заботится о жизни колхозников, не улучшает быт? В конце концов и то, что она велела засеять хлопком участки детского сада и школы, — тоже забота о людях! Стоит ли из-за этого рвать на себе волосы и поднимать крик? Ах, дети видят только хлопок! Высокопарные книжные слова! Надо быть реалистом, поэтому она велела вместо цветников возле школы, детсада и даже возле чайханы посадить хлопок. Она хочет и добьется того, чтобы получить хлопка больше, чем соседние колхозы, чтобы заслуженно быть в центре внимания. А то — хоть и совсем близко, но все-таки прошла мимо нее звезда Героя…

Удача — редкая гостья, и кто ее поймает, должен держать крепко. Упустишь по мягкотелости — снова не поймаешь. Тут надо больше полагаться на разум, чувства часто подводят человека.

В дверь нерешительно постучали, и не успела Малика пройти к креслу за стол, где она любила встречать пришедших, дверь отворилась и показалась старушечья голова.

— Я к вам, Малика-хон.

— Заходите.

Старуха вошла, но в нерешительности остановилась, глядя на председательшу, не двигавшуюся ей навстречу. Старуха, конечно, не могла начать разговор, пока они не обнялись, как это заведено по обычаю, ведь без этого нельзя, как нельзя садиться за дастархан неумытым.

— Сначала поздороваемся, — наконец решилась старуха. — Или председательши так не здороваются, анайлай? — Старуха заметила, конечно, что председательша очень уж неохотно протянула к ней руки, но с подчеркнутым чувством погладила полные плечи молодой женщины. — Вы уж меня простите.

Малика натянуто улыбнулась, а старуха, чтобы сгладить заминку, сразу заторопилась со своим делом.

— Смотрю на вас, Малика-хон, не нарадуюсь, ведь вы выросли у нас на глазах! Очень я жалею, что не засватала вас, когда просил меня об этом сын. Разве можно было подумать, что вы станете такой красавицей, анайлай. Вы просто расцвели, Малика-хон! Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить…

Пока старуха рассыпалась в любезностях, которые в иную минуту, несомненно, были бы приятны для уха, Малика прошла к столу, села в свое кресло, взяла карандаш и стала нетерпеливо катать его по столу, ожидая, пока старуха перейдет к делу.

— Послушайте, Малика-хон, — старуха наклонилась над столом, взмахнула широкими рукавами. — Этот ваш партком, он чем-нибудь думает?

Малика вгляделась в лицо старухи: кожа, как скомканная бумага, ни одного зуба во рту, рот запал, и от этого подбородок резко выступил вперед. Неужели и я когда-нибудь стану такой ведьмой? Малика улыбнулась и спросила, ласково усаживая старуху на стул:

— Что вам сделал плохого этот несчастный?

— Мне-то он ничего плохого не сделал, — сказала старуха, почувствовав, видимо, что без особых причин обвиняет парторга. — А какой-то пустяк и не может решить, а? Ведь он мужчина, ему должно быть стыдно!

Старуха прикрыла руками беззубый рот и искоса внимательно взглянула на председательшу. Девушка красивая, видная — и без мужа. Разве это жизнь — сидит тут, в кабинете! Ей бы детишек полон дом, чтобы дергали за подол. Нет, одиночество не удел женщины, это удел всевышнего.

— Это смотря какой пустяк, может быть, и я не в силах его решить?

— Да что вы? — удивилась старуха. — Кто же еще может, ведь вы самая главная здесь?!

Искреннее удивление старухи, ее вера во всемогущество председательши тронули Малику, она улыбнулась и откинулась в кресле.

— Вот ведь в чем дело. Нынче мы никак не сможем ухаживать за шелкопрядом, вы уж нам в этом году не выдавайте, очень вас попрошу.

Удовольствие, сиявшее на лице председательши, мгновенно исчезло, Малика поджала губы и механически пробежала глазами по бумаге под стеклом. Старуха пришла с разговором не из приятных.

— А что случилось у вас в семье?

— Может быть, вам неизвестно, но за долгие годы ожидания аллах, по милости своей, дал нам утешение на старости лет, — старуха счастливо улыбнулась, прикрываясь широким рукавом. — Невестка разрешилась мальчиком. Еще даже сорока дней не прошло. Вы ведь знаете, ребенок и десятерым свяжет руки. Если мы возьмем шелковицу — невестке не справиться. Боюсь, не заболела бы, и за листьями надо ходить, и гусениц кормить, и за ребенком смотреть…

— А что, разве ваш сын не может сходить за листьями? Она пусть занимается ребенком, он будет снабжать гусениц листьями. — Малика перешла на строгий тон. — Кстати, о кормах в этом году особенно не надо будет беспокоиться. Создали две бригады, они будут развозить листья тутовника по домам.

— Все равно, женщине с первенцем будет тяжело, неужели вы не понимаете, Малика-хон. Обойдитесь нынче без нас, будем живы — в следующем году выполним двойную норму. — Старуха взмахнула широкими рукавами. — Малика-хон, милая, не откажите нам.

— Не уговаривайте, не могу. — Малика сказала это твердо и поднялась из-за стола, давая понять, что разговор окончен. — Это как раз такая просьба, которую не могу выполнить и я. Шелкопряда нам выделили из расчета на число жителей. Куда же я его дену, если вы откажетесь, потом кто-нибудь еще?

Малика, конечно, замечала, как действует на подчиненных этот ее жесткий непреклонный тон, но так было проще, удобнее, быстрее. Люди сразу понимали, что нет смысла тянуть дальше, что-то говорить, доказывать. Вот и старуха сразу замолчала и, немного помедлив и, видимо, собираясь с силами, поднялась и пошла к двери. Только в дверях она обернулась, окинула Малику каким-то удивленным взглядом, как будто говоря про себя: «Ах, какая беда, какая беда! У такой красивой девушки совсем нет души!»