Владимир Лидин - Отражения звезд

Но во второй половине дома они жить не стали, Григорий Ефимович сдал ее на лето главному инженеру одного из заводов в том же районе, где был директором магазина, сказал жене довольно:

— Шестьсот рубликов... за пять лет всю стоимость оправдаем, — и ждал, что она одобрит его расчетливость.

Но теперь все дальше и дальше уходила ее собственная жизнь, уходила вместе со всеми его расчетами, была она, жена, вроде мебели в доме, или финского холодильника, или цветного телевизора, но с телевизором оказалось связанным нечто и совсем страшное...

Как-то во время передачи одного из концертов диктор объявил: «Русская песня» в исполнении артистки Московской эстрады Наталии Нелединской», — а сестра Александра была замужем за учителем Николаем Васильевичем Нелединским, с которым в свое время случилось несчастье.

— Неужели это — Наташа? — спросила Калерия Антоновна саму себя, когда на экране появилась красивая, молодая женщина, такая красивая, с такими белыми зубами, с такой нежной полуулыбкой и с голосом, который сразу захватил своей глубиной...

И то, что ушло в свое время, а вернее — от чего она отвернулась, чтобы по совету мужа не начать помогать сестре, — возникло в такой роковой для нее, Калерии, покинутости, словно она предала Александру с ее двумя маленькими детьми.

Она ничего не сказала мужу, только в тоске сжимала руки, когда вечерами он смотрел по телевизору хоккейный или футбольный матч, крякал, если промазали, или топал ногой, когда попадали в ворота. А в зеркале, в которое давно не гляделась, она увидела как-то свое уже совсем старое лицо, без единой радости на нем, да и не было никогда радости.

Одна из знакомых женщин намекнула однажды, что Григорий Ефимович завел в своем магазине молодую кассиршу, теперь только приглядывай за ним, и она спросила его как-то:

— Говорят, молодую кассиршу нашел?

Он ответил глупо, да и грубо:

— Говорят — кур доят, — а больше ничего не сказал.

Но теперь, когда повидала племянницу по телевизору, когда как бы прошла перед ней ее собственная пропущенная жизнь, если даже с сестрой разошлась, и лишь из-за того, чтобы та не стала на нее надеяться, ей страстно захотелось повидать сестру, припасть к ее плечу, объяснить, как пошло в ее, Калерии, жизни, не так пошло, как она хотела, совсем не так пошло...

И она написала сестре в тот подмосковный город, где учительствовал когда-то ее муж и где ей пришлось поступить няней в больницу, — написала, что целых пятнадцать лет не виделись они, потеряли друг дружку, и хоть с опозданием, хоть с болью для совести, но нужно увидеться им все-таки; приписала еще, что видела Наташу по телевизору, такая красотка, и голос такой, что всплакнула даже, слушая русскую песню...

Она послала письмо и ждала ответа, а Григорий Ефимович стал все позднее возвращаться домой, ссылался: «Ревизию ждем» или «Составляем отчетность», и она делала вид, что верит ему. А через неделю вернулось ее письмо с приклеенным к конверту ярлыком: «Адресат выбыл», и неизвестно — куда уехала Александра и где искать ее?

Калерия Антоновна написала письмо в телевизионную студию в Останкино, просила сообщить адрес певицы Наталии Нелединской, добавила, что пишет ее тетя. Но в студии, должно быть, не поверили, или не в правилах давать адреса выступающих на экране.

А месяц спустя она снова услышала пение Наташи, на этот раз по радио, слушала и плакала, потом пришла мысль, что адрес Наташи, наверно, можно узнать через Мосгорсправку. И она подошла раз к киоску Мосгорсправки, нужно было указать возраст, Наташе было, по ее расчетам, примерно двадцать пять лет, ей выдали справку с адресом Наталии Николаевны Нелединской, и однажды она, Калерия Антоновна, оделась получше и причесалась получше и поехала в Беляево на улицу Введенского, в новый район, с новыми домами, в одном из которых жила теперь племянница.

Она, робея, поднялась в лифте на пятый этаж, еще в прихожей сказала с порывом: «Наташенька!» — и стала целовать племянницу, а та с некоторым недоумением отстранилась от нее, и стоявший в дверях высокий человек в очках тоже недоуменно смотрел на нее.

— Я твоя тетя, Наташенька, — сказала Калерия Антоновна, — ты, конечно, не помнишь меня, была совсем маленькой тогда.

Но, может быть, племянница знала, что в самое трудное время сестра матери отвернулась от них, — и она была совсем чужой ей, Наташе, совсем ненужной, да и не вовремя пришла. Калерия Антоновна узнала, однако, что сестра живет вместе со своим сыном, инженером, в Новосибирске, нянчит двух внуков, адрес матери племянница, правда, дала, но так неохотно, что Калерия Антоновна и сама подумала — ни к чему этот адрес: и писать ей нечего, и ответить ей нечего.

— Извините, но мы торопимся на репетицию, — сказала Наташа, а ее имени она, наверно, и не знала.

— Так мне приятно, что хоть повидала тебя, и неужели у Севы уже двое детей, подумать только, что делает время!

Сева был племянником, восьмилетним мальчиком тогда, когда обрушилась беда на семью, а Николай Васильевич Нелединский уже давно умер и похоронен в том городе, где был учителем.

— Ты когда будешь еще выступать по телевизору, мне твой голос так понравился? — спросила Калерия Антоновна.

— Пока не знаю... следите за программой телевидения, — ответила Наташа уже несколько нетерпеливо, поглядев на свои ручные часики.

А высокий человек был, может быть, аккомпаниатором; а может быть, и ближе кем-нибудь.

О том, что повидала племянницу, узнала о сестре, которую не обошло все-таки счастье, живет вместе с сыном, нянчит внуков, а дочь — красавица, стала певицей, — Калерия Антоновна не сказала мужу. Он вернулся с работы не в духе, сразу включил телевизор: может, с ревизией пошло не так, а может, с молодой кассиршей пошло не так, раздраженно сказал вдруг:

— От тебя кухней пахнет.

— Обед готовила, — ответила Калерия Антоновна кротко.

Но и обед не понравился ему, ел нехотя, и все было не так для него.

— Доверишься людям — пропадешь... только доверься, — сказал Григорий Ефимович вдруг, и нельзя было понять, относится ли это к ревизии, а может быть, никакой ревизии нет, а есть только молодая кассирша, которой его любезности совсем ни к чему, и после закрытия магазина поджидал ее некто... Но это мог знать только он, Григорий Ефимович... а она знала лишь, что давно не нужна ему, да и самой себе не нужна, все, что было по сердцу, сама пропустила, а теперь, глядя на жнивье, на сжатое свое поле, чего же жаловаться, да и кому?

— Я средство для чистки принес, раковина в кухне совсем запущена, — сказал Григорий Ефимович: может быть, хотел остаться один у телевизора.

— Почищу, — ответила она.

В передней на подзеркальнике стояла металлическая зеленая туба с изображением зигзага молнии, и Калерия Антоновна взяла тубу и пошла с ней на кухню.