Борис Бурлак - Седьмой переход

Прилагаю фактический материал, которым вы интересовались. О нефти мне лично писать трудно. Догадываюсь, что в западной части области — море разливанное девонской нефти. Но догадки мало кого устраивают. А чтобы знать точно, нужна вторая жизнь. Я только теперь по-настоящему начинаю понимать, как недостает людям второй жизни...»

Леонид Матвеевич захлопнул папку и потянулся за сигаретами. Егор Егорович сидел, полузакрыв глаза от зимнего сияющего солнца. На его лице был виден каждый рубчик, в спутанных волосах едва угадывались последние рыжие иголочки. Не меняя позы уставшего ото всего на свете человека, он сказал, поймав на себе ожидающий взгляд Лобова:

— Одержимый, чудной старик, доложу тебе.

— Узнал?

— Жилинский, конечно.

— Без Ильи Леонтьевича нам с тобой нечего бы делать в Ярске....

— Преувеличиваешь.

— Но Жилинский смотрит дальше Ярска. А ты в своей статье по сути дела ставишь под сомнение необходимость строительства Рощинского комбината, а о Приозерном комбинате и слышать не хочешь. На каком основании? Существуют, мол, старые комбинаты, их и надо расширять. Кто-нибудь скажет со стороны, что Речка рассуждает по-хозяйски. А ведь это мелкая спекуляция. Рощинский комбинат будет сооружен на богатом месторождении, с пуском его — Жилинский прав! — медеплавильные заводы всего Урала получат мощную рудную базу. Выходит, что беспартийный геолог думает в масштабе Урала, страны, а коммунист Речка заботится только о Ярском промышленном районе...

— Опять сгущаешь краски.

— Нет, ты уж потерпи, пожалуйста, уважай читателя! Пойдем дальше. Как говорят, чем дальше в лес, тем больше дров. Почему тебя, раздражает сама мысль о строительстве Приозерного комбината? Ведь ты слыхал, наверное, что никеле-кобальтовое месторождение в Приозерном по структуре своих руд резко отличается от ярских месторождений, на которых работает существующий комбинат. Как же мы его будем расширять, если нужна принципиально новая технологическая схема? Нет, Егор Егорович, не о «наращивании мощностей старых комбинатов» ты так заботишься, вовсе нет. Тебя определенно тревожит будущее только своего собственного треста: придется, мол, делиться, отпочковывать одно строительное управление за другим; появятся, мол, новые тресты, и мой, заслуженный, «гвардейский» трест затеряется среди них. Вот чего ты боишься. Выходит, что лично ты заинтересован лишь в «наращивании мощности» своего треста. В прошлый раз мы с тобой поговорили в твоем кабинете. Помнишь? Но я и представить себе не мог, что ты способен зайти так далеко. Ведь ты не Родион Федорович Сухарев — тот смолоду привык к спасительным кавычкам, хотя живая, «раскавыченная» жизнь давненько посмеивается над ним. Ты — строитель в буквальном смысле слова, и вдруг оказываешься в незавидном положении сухаревского «подрядчика»: в поте лица своего выполняешь заказ отщепенца, возомнившего себя «ортодоксальным» деятелем. Не гоже, не к лицу себе такой подряд!..

— Преувеличиваешь, все ты преувеличиваешь... Ладно, я пойду,— Речка поднялся, грузно опираясь на подлокотники кресла, протянул Лобову руку, всем видом выказывая полнейшее равнодушие к устроенной им громкой читке и этой лекции. Леонид Матвеевич уловил перебивчивую дрожь в его руке, несхожую с мерной работой пульса. «Э-э. да ты, действительно, зело расстроен», — подумал он.

— Куда теперь направляешь свои стопы?

— В снаб, за цементом, больше идти некуда, — размашисто махнул рукой Егор Егорович и тяжело двинулся на выход. В приемной он покосился на закопченный обрывок тюлевой занавески, небрежно кивнул секретарше, торопливо вышел в коридор, где с утра до вечера прогуливаются в ожидании приема «чрезвычайные послы» заводов, фабрик, строек.

«Зря не пригласил Егора на квартиру,— пожалел Лобов.— А впрочем, так лучше, пусть помучается без свидетелей. Да у него здесь свояк, есть к кому зайти, есть с кем потолковать до отхода поезда. Вполне возможно, что сей ученый своячок и втолкнул Егора в нежилой «подвал» ведомственного еженедельника...» Ему захотелось вернуть Речку, попытаться еще разок вызвать на откровенность, но, вспомнив, что значит Сухарев для Насти, он отказался от своей мысли.

Нет, нелегко, накрепко связанным одной общей молодостью, обвинять Друг друга в середине жизни: неровен час, уступишь чувству или хватишь через край.

16

Ну и буйные же ветры на Южном Урале!

Разыгравшись где-нибудь в Притоболье, на целине,— там есть где разгуляться, — ветер мечется по всему предгорью, кружит, петляет по склонам диабазовых увалов, прорывается через горловины глухих расселин, взлетает над утесами, падает в поймы рек, и все ищет, ищет выхода из тупика. В конце концов найден удобный коридор, и со всего разгона вымахнет опять же в степь, столкнется с девятым валом разбушевавшегося урагана, вскинется разъяренный на дыбки. Тут-то и. закипает снежный водоворот — света не видать. Горы с их ущельями — певучими трубами — подобны гигантскому органу: они без перерыва, сутки напролет, одну за другой подхватывают могучие, дивной красоты, февральские фуги просыпающейся Сибири.

Ярск расположен как раз в том месте, где набегающие на крутой, берег волны вьюги с грохотом откатываются назад, сшибают гребни, встречных волн, еще не знающих, что ждет их впереди. Возможно, здесь была когда-то глубокая промоина на пути восточного воздушного течения, но со временем тут образовалась сплошная отмель, над ней и в тихую погоду вьется дымок поземки. Сколько снега оставляют позади себя шальные ветры: кажется, под метелку очистят ближние высоты, соскребут даже ледок с посиневшей зяби, но город не обидят, — наметут барханы возле заводских ворот, перехватят высокими плотинами мостовые на перекрестках улиц, залепят окна созвездиями снежинок. Впечатление такое, что где-то за Тоболом заработали чудовищные земснаряды, и бесчисленные пульпопроводы день и ночь намывают вокруг Ярска зыбкие дамбы из белого песка, а мороз поспешно облицовывает их плитами крепчайшего наста.

Второй день над Ярском бушевала предвесенняя метель. И надо же ей было разразиться в это время, когда до пуска агломерационной фабрики оставались буквально считанные дни. Егор Егорович не уезжал домой до глубокой ночи, пока монтажники последними не покидали стройку. С недавних пор он взял за правило каждый вечер заходить в комсомольский штаб, помещавшийся в конторке начальника участка. Еще недавно Егор Егорович с лукавой улыбочкой присматривался к штабу: пусть, мол, позабавятся, изображая из себя строителей, все равно им далеко до молодежи тридцатых и сороковых годов. Но потом он изменил свое мнение. Комсомольские гонцы, командированные на заводы, поставляющие оборудование, оказались лучше профессиональных «толкачей» из управления треста. Молодежные бригады выручили его, Речку, из беды, умело наверстав упущенное время на кирпичной кладке. Теперь и не в меру торжественные речи штабистов на планерках стали нравиться ему. Выйдет какой-нибудь зеленый техник и, обращаясь к директору-заказчику, начнет этак высокопарно: «От имени героического комсомола мы требуем...», перечислит все электромоторы, распределительные щиты, всю аппаратуру,— чего и сколько не хватает для того или иного цеха. Удивительное дело, на заказчика это действует куда сильнее, чем строжайшие приказы высокого начальства.