Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

25 мая.Подписана в печать книга стихотворений и поэм Бориса Пастернака со вступительной статьей Андрея Синявского в Большой серии «Библиотека поэта» (М.—Л., 1965). Как пишет Анна Комароми,

однотомнику Пастернака, вышедшему в июне 1965 года, незадолго до ареста Синявского, была суждена эфемерная и в то же время славная история. Выпав из официального оборота после ареста автора вступительной статьи, экземпляры книги фактически функционировали как явление самиздата: продавались за большие деньги на «черном рынке», ксерокопировались и т. п. (Переписка Андрея Синявского с редакцией серии «Библиотека поэта» // НЛО, № 71, 2005).

В каталоге серии «Библиотека поэта», подписанном к печати 16 декабря 1965 года, имя Синявского было снято и восстановлено только в новом каталоге, изданном в 1987 году.

Была у Юлиана Григорьевича <���Оксмана>, – записывает в дневник Лидия Чуковская. – С ним чудеса в решете. Ему вернули почти все отобранные при обыске книги и рукописи 746. Пригласили на Лубянку, вручили все по описи (кроме писем Струве, Набокова и каких-то книг); затем полковник повел его к генералу, назвавшему себя его почитателем; генерал приказал доставить его домой на своей машине и чтоб шофер внес книги в квартиру. Расспрашивали о здоровье. Вообще, судя по рассказу Ю. Г., они были жантильны, а он – резок и язвителен. Они уверяли, что к исключению из Союза и вычеркиванью имени – непричастны, что это «другая инстанция». Весьма возможно: Поликарпов, ЦК ( Л. Чуковская . Дневник – большое подспорье… С. 158–159).

27 мая.В Большом Драматическом театре генеральная репетиция спектакля «Римская комедия» («Дион») по пьесе Леонида Зорина. Постановка Георгия Товстоногова, в ролях Сергей Юрский, Евгений Лебедев, Татьяна Доронина, Владислав Стржельчик, Зинаида Шарко и другие.

День 27 мая, бесспорно, останется моим лучшим днем, – рассказывает Леонид Зорин. – С утра у здания на Фонтанке толпились жаждущие проникнуть. <���…> И поныне ленинградские театралы делятся на тех, кто в тот вечер сумел побывать в Большом Драматическом, и тех, кому это не удалось. Слитность зала и сцены была сверхъестественной – то был единый организм с общим сердцем, с общими легкими, существовавший по закону взаимодействия и взаимопитания. Сообщающиеся сосуды, перегонявшие друг в друга свежую кровь и кислород ( Л. Зорин . Авансцена. С. 247).

Присутствовавшие в зале второй секретарь обкома Богданов и ответственный сотрудник Министерства культуры РСФСР Евсеев спектакль запретили. Публикация пьесы была снята из сверки 5‐го номера журнала «Театр». И – более того – секретным указанием Главлита СССР от 3 июня цензорам было предписано «временно не давать в печати рецензии, отзывы и другие сведения о пьесе и спектакле Леонида Зорина „Римская комедия“» (История советской политической цензуры. С. 551).

Он <���Товстоногов>, конечно, решил ее <���«Римскую комедию»> мощно и очень определенно, – вспоминает Генриетта Яновская. – Сначала от него потребовали внести в спектакль, по-моему, сорок изменений. И частично это даже было выполнено. Но потом ему закрыли спектакль окончательно. Он, Герой соцтруда и лауреат всего, что только можно, получил, что называется, по мозгам. Оказалось, что он не всесилен. Он был «ударен» этим событием страшно и просто перестал ходить в свой театр, в свой БДТ 747( К. Гинкас, Г. Яновская . С. 70).

После обращения к М. А. Суслову 748спектакль по этой пьесе в урезанном виде и под названием «Дион» в течение шести сезонов сохранялся только в репертуаре Московского театра имени Вахтангова (постановка Рубена Симонова, в главных ролях Михаил Ульянов, Юлия Борисова, Николай Гриценко).

28 мая.В Союз писателей СССР приняты Андрей Битов, Игорь Ефимов, Александр Кушнер (рекомендации В. Пановой и В. Шефнера).

Как вспоминает Игорь Ефимов,

руководил церемонией приема поэт Михаил Дудин. За столом президиума сидели члены секретариата, и среди них мы не увидели знакомых и дружественных лиц. Дудин пытался «провести мероприятие» в дружески-шутовском тоне: «Эх, ребятки, вы да мы, будем вместе топать вперед, дружно, по-товарищески, пока, так сказать, не требует поэта Аполлон…». «Ребятки» сидели с каменными лицами, на улыбки не поддавались, от хлопанья по плечам отшатывались. Но все же событие было для нас важным: по крайней мере теперь не смогут обвинить в тунеядстве и отправить в ссылку ( И. Ефимов . Связь времен. С. 184–185).

30 мая.В самиздат уходит «Открытое письмо писателю Илье Эренбургу», написанное Эрнстом Генри, где, в частности, сказано:

Я принадлежу к тем, кто считает Вас одним из самых умных и передовых писателей нашей страны. Как и другие, я особенно ценю Вас за то, что в трудные времена Вы стремились не гнуть спину и часто, когда; другие молчали или лгали, вслух говорили правду. <���…>

Тем более странно и непонятно было для меня прочесть некоторые Ваши высказывания о Сталине в заключительной главе Ваших воспоминаний в четвертом номере «Нового мира».

Вы откровенно пишете, что не любили и боялись Сталина, хотя и добавляете, что «долго в него верили». Вы не скрываете, не умаляете его «несправедливых, злых дел», его коварства, отмечаете, что при нем «мы не могли жить в ладу со своей совестью». Сказать это с Вашей стороны естественно. Но в то же время, когда Вы теперь подводите итог пережитому, в Ваших словах звучит нечто для меня неожиданное. Почти повсюду и, по-видимому, не случайно, Вы переплетаете с мыслью о злых делах Сталина другую мысль: с его величиной. Я перечитывал такие места, и мне стало ясно, что Вы делаете это сознательно. Зачем, Илья Григорьевич? <���…>

Вот это сплетение «зла и добра» в отношении Сталина и бросается в глаза. Оно повторяется, несколько раз.

Выходит, что героизм советского народа как бы неотделим от несовместимых с совестью дел Сталина. Не он ли своим злым, но «государственным умом, своей редкостной волей» и побудил народ на героизм? И Вы подчеркиваете эту же возникавшую в уме читателя мысль, говоря: «Я понимал, что Сталин по своей природе, по облюбованным им методам напоминает блистательных политиков эпохи итальянского Возрождения».

У Вас прямого вывода нет, но у многих он будет. Без Борджиа не было бы итальянского Возрождения, без Сталина не было бы превращения отсталой России в великое и героическое государство. Одно неотделимо от другого.

Это – политический оправдательный приговор Сталину. И то, что выносите его Вы, Эренбург, трудно понять. Не Вам бы это делать, Илья Григорьевич. <���…>

Идти против совести Вы не хотите. Как же можете Вы, именно Вы, оправдывать Сталина, превращая его в некоего советского Борджиа или Маккиавелли? <���…>