Василий Титов - Соловьи

В самом деле, всякий, кто подъезжал к Медвешкину с любой стороны, никогда не мог найти сразу, где расположена какая его улица, где начинается село, где кончается. Перед глазами каждого возникал прежде всего долгий, с пологими склонами в оползнях и оплывах, кое-где под леском овраг, а по одну сторону его стоит, тесно сбившись, точно деться некуда, одна деревенька. Этот овраг вдруг поперек перерезает отвершек. Он выбежал откуда-то с бугров, из дубняков и осинников, за которыми поля, разрезал склон оврага так, словно хотел показать люду и солнышку все его цветные глины, а за этим отвершком-овражком опять сбились избы, как стадо овец, и стоит другая деревенька. А дальше по оврагу кто глянет, опять видит — новый отвершек порет глины, и там опять деревенька виднеется. И эдак вот на немало верст вдоль оврага-то сбилось около тысячи дворов. И все эти деревеньки называются «улицами». Попробуй разберись и найди нужную «улицу» вскоре. Избы небогатые, чаще осиновые, тесные, крытые соломой. Электричество не везде, чаще всего там, где есть движок, больше всего десятилинейки освещают жилища. Отсюда и радиоприемников на все Медвешкино немного. Там, где есть движок, радио работает неумолчно с вечера до первых петухов, с раннего утра до полдня. Там, где нет движка, одни аккумуляторные батареи выручают. Часто медвешкинцы горят, часто и строятся.

Но все как-то получается так, что строятся на тех же местах, где и погорят. Летит щепа, кладутся венцы, а посредине старый обгоревший опечек стоит. «Да что же вы строитесь на старом месте, — спрашивал не раз Павел Матвеич погорельцев, — почему не идете на новое?» — «А чего я буду делать там, на новом-то? Там не свои, все чужие. Нет, здесь уж поставлю».

Удивлялся Павел Матвеич, и было чему. С тех пор как Медвешкино вошло в совхоз, стало совхозным хозяйством и разбито было на три отделения, решено было потихоньку перетаскивать все эти медвешкинские «улицы» на три центральные бригадные усадьбы. Усадьбы были уже распланированы, участки под застройку нарезаны, а многие медвешкинцы все держались своего дедовского опечка.

— Эх вы, вы, медвешкинцы! — усмехался этому Павел Матвеич, а сам вдумывался в то, что примечал, и говорил себе: «Оно понятно, сила привычки. Вот начнет строить совхоз клубы и хозяйственные строения на бригадных сельбищах, начнут на них перебираться и все эти улицы с оврагов. Только что-то уж медленно раскачиваются, медленно!»

Впрочем, все это сильно не смущало Павла Матвеича. Все это не смущало его сильно по двум причинам. Первая из них была та, что село-то это на оврагах со всеми его дворами и деревянными старыми постройками являлось теперь отделениями совхоза «Порим», следовательно, какое село ни на есть, а он так или иначе должен был бывать в нем. Вторая же причина, не смущавшая Павла Матвеича, была та, что уж больно в Медвешкине хорош и прост народ-то сам! Жил он в этом селе хоть не богато, а так, словно себе ничего и не требовал. В каждой избе хоть здесь и не везде водились шифоньеры и никелированные кровати, как в «Победе» у Романова, хоть велосипеды были здесь не в каждом дворе, зато почти в каждой избе на селе было по пятку, а то и больше ребят, в каждой почти избе были здоровый хозяин с хозяйкой, не считая стариков. Словом, в Медвешкине под каждой крышей таился тот всегда нужный на селе душевный лад и мир, без которого и сосед соседу всегда недруг. Этим был очень доволен Павел Матвеич.

Но вот что его смущало, вот какой он задавал себе вопрос: «Что из всего этого сделать когда-то можно будет — из всех этих улиц? Уж очень прост народ-то, словно и не активный». И задавая себе этот вопрос, он вглядывался в ту сторону, где было Медвешкино, и рассуждал так: «А все же — зима, метель, вьюга, даже буран или ясно, а все равно все медвешкинцы на работе, все в сборе. А лето как, совсем у них все цветет, даже ду́ши! Пойдут в поле — идут все, бригадами. Когда какая работа предстоит — только давай. Этой весной, когда сажали высадки свекольные на семена, медвешкинские молодки и женщины в неделю с работой управились да еще и жаловались: работы мало! А когда летние грозы в прошлом году перепутали и положили на землю отличную рожь чуть ли не на всех полях совхоза, когда ни один комбайн ее взять не мог, медвешкинские мужики да парни так взяли ее в косы, что бабы да девки только вязать успевали. И откуда только косы нашлись! И как только одолели ее, рожь-то, когда не в пронос косы была она из-за травянистого подседа».

— Да пытались ли вы свое село перестроить, заглядывал ли кто-нибудь по этому делу к вам сюда? — спросил Павел Матвеич бывшего председателя колхоза, теперь глуховатого, но все еще «при форме», полного и невысокого Кирилла Власьича Пафомова, когда впервые с ним встретился и познакомился. А познакомился он с ним именно для того, чтобы хорошенько расспросить обо всем и составить себе полное о Медвешкине представление.

— А как же не пытались, а как же не заглядывали-то? — отвечал ему вопросом на вопрос Кирилл Власьич и хитро улыбнулся в коротенькую и ладную свою бороду. — Перестраивать село пытались, да пороху не хватало. К тому же учтите — раньше что ни деревенька, то и колхоз. А потом укрупнения пошли. Не успеешь укрупниться, как вдруг опять укрупняйся. Чем крупнее хозяйство, тем больше забот. Одни коровники замучили. Тут и о скоте надо было думать, и о других помещениях. А потом и то — стащи эту тысячу дворов разом со старых усёлков на новые сельбища, так это же разор, это же труда и денег стоит. Ну а насчет заглядов — заглядывали, особливо много заглядов было после войны. Кончились они, эти загляды-то, совсем недавно. А тогда было только успевай уполномоченных принимать да директивы выполнять. Долго об этом рассказывать, чай, вы и сами кое-что знаете.

Нет, до недавней поры Павел Матвеич о колхозной деревне мало что знал, мало в нее вглядывался. Однако он спросил:

— Ну и что же, что же это вы за тридцать-то с лишним лет, что с коллективизации считать, не ахти что-то поднялись?

Пафомова этот вопрос обозлил.

— Это как же не поднялись? — сурово, с обидой в голосе ответил ему Пафомов. — Это как же не поднялись? А люди? Вы людей-то наших знаете? Вам что — избы наши глаза заслонили? Вы людей-то наших видали? Вы на работах их посмотрите, тогда и скажете, поднялись они или не поднялись.

И, пораздумав, глядя куда-то в сторону, продолжил:

— А это что, не заслуга ли наших сельских коммунистов, что вот такой народ у дела удержали и не дали ему избы заколотить. Вы разве не помните, что совсем недавно было у нас время, когда мужики избы свои заколачивали? Вы, городские-то коммунисты, что нам, сельским, в те поры дали? Только директивы да общие задачи перед нами ставили. Да требовали — выполни и доложи. А вы бы лучше нас машинами снабжали, денежные дела наши улучшили, строить бы не из полена, а из чего-нибудь другого обучали. У нас урожаи росли не на бумаге, а в поле, которое наполовину все давно выродило. А вы нам кукурузу в торфяных горшочках сажать рекомендовали.