Георгий Березко - Присутствие необычайного

Только Саша Хлебников, ресторанный знакомец Уланова, испытывал, по-видимому, истинное удовольствие. Он ерошил всей пятерней свою шевелюру и загадочно-радостно озирал собравшихся.

Откровенный смешок послышался, когда незадачливый автор перешел в рассказе к описанию нравственных качеств людей будущего. У них, по его утверждению, не было разводов, последний случился что-то около полустолетия назад, не было супружеской неверности и свято соблюдалась чистота отношений до брака. В брак люди вступали не раньше определенного, указанного медициной возраста, исключительно по сердечному влечению. И потом не изменяли своему чувству на протяжении всей жизни, а она у них нередко переваливала за сто лет — врачевание, как и другие науки, достигло там необычайного расцвета. И золотые, и бриллиантовые свадьбы праздновались на счастливой планете повсеместно. Не знали в этом высоконравственном обществе ни коварства, ни обмана, какими бы благими соображениями ложь ни мотивировалась. И человек, больной неизлечимой болезнью глубокой старости — это была единственная болезнь, оставшаяся там непобежденной, уходил из, жизни в ясном сознании, как путник, удаляющийся на отдых после длинной дороги. Серьезно осуждалось там всякое грубое слово, особенно если оно принадлежало начальнику и оскорбляло подчиненного, что считалось отягчающим обстоятельством. Порицались невежливость, неуважительное отношение к старшим по возрасту, к женщинам, к детям, даже забывчивость с ответом на письма… И тут уж смех среди кружковцев достиг слуха автора.

Но странно, автор нисколько не обиделся, наоборот. Он поискал взглядом, кого это он развеселил, и сам коротко, обрадованно хохотнул:

— Интересно? Потом будет еще почище, — пообещал он простодушно.

Кто-то из смеявшихся повинился:

— Прости, отец! Читай дальше.

— Читайте, читайте, Тихон Минаевич, — сказал староста, приподнялся и добавил: — Каждому, кто захочет высказаться, будет дано слово.

И Уланова осенило: автора трепало не авторское волнение, а волнение любви. Старик был заворожен красотой, которую описывал, он всем существом верил в нее, потому именно, что он ее добывал. И он любовался самим предметом своего изображения, самой «натурой», как своей осуществленной надеждой… Той, что в далеком далеке мерцала, быть может, еще его деду «глухарю», той, которую собственноручно строил, а потом защищал в кровопролитной войне.

Дальше рассказ быстро пошел к концу и наступила развязка — она была трагической. Пассажиры космолета — двое землян в тридцатилетнем возрасте — премированные этой прогулкой в космос за отличные деловые показатели, попытались одновременно «разбудить» красавицу-экскурсовода, пребывавшую в своем безгрешном сне. Посягнув на нее, они оба потерпели неудачу. Но, как случается порой на Земле, неудача воспламенила их ревность. Они жестоко подрались, и один убил другого — совершилось преступление, подобное первому на Земле братоубийству.

«Едва ужасная весть облетела город, как жизнь в нем замерла — все оцепенели, — прочитал автор рассказа, — остановился транспорт, прекратилась работа в учреждениях и на предприятиях, в магазинах, в ателье бытового обслуживания и т. д. А на площади, где в дикой злобе схватились земляне, стояли в безмолвии у трупа врачи и медсестры «скорой помощи» — их наука была бессильна. Голова мертвеца купалась в застывающей луже крови, вытекшей из глубокой раны. В стороне, попятившись, стоял убийца, вглядываясь безумными глазами в дело рук своих».

Всеобщий ужас, как явствовало из авторского комментария, был вызван тем, что на планете давно и слыхом не слыхали о насильственной смерти. Последний убийца (водитель автобуса, задавивший в нетрезвом состоянии пешехода), как и последний вор (даже не вор в точном уголовном смысле, а тунеядец, влачивший паразитическое существование), как и последний хулиган (мужчиноподобное существо, ударившее на танцплощадке девушку), не смогли пережить морального изгнания, на которое их осудили. Их не отправили в тюрьму или в колонию (места заключения были там упразднены за ненадобностью), но с ними перестали общаться, как с инфекционными опасно больными, ребятишки в страхе убегали от них. И последние преступники покончили самоубийством — выбросились с околоземной орбитальной станции в космическое пространство. Поныне, вероятно, все трое кружат в межзвездной бездне по неведомым орбитам, подобные астероидам, если только их не утащило в «черную дыру».

Лаконично в финале сообщалось, что убийце, прилетевшему с Земли, было предложено без промедления лететь обратно. Летчик-космонавт, которому волей-неволей тоже приходилось возвращаться, поинтересовался, не найдется ли наручников для его пассажира, ведь ему предстояло провести в компании с убийцей довольно продолжительное время. Но наручников на планете, как и дубинок, не оказалось кроме тех, что были выставлены в исторических музеях за стеклами.

Автор перевернул последний лист рукописи, положил на нее широкую кисть руки, словно оберегая от покушений, провел по лбу платком, превратившимся во влажный комок…

Далее должно было, как полагалось, начаться обсуждение. Староста приглашающе взглянул на Уланова, но тот предпочел послушать сперва кружковцев, и наступило долгое молчание.

Сверху опять послышалась музыка — теперь играли танго. Кто-то предложил: «А не покурить ли?» Но староста не дал перерыва: «Поте́рпите, — сказал, — у нас большая программа сегодня». Саша Хлебников в своем углу что-то с таким жаром говорил соседу, что казался сердитым, — вероятно, убеждал выступить. И сосед — парень с уныло-смиренным выражением худого лица — опускал голову все ниже, как бы тяжелевшую под грузом ответственности. Наконец он невысоко поднял руку, видимо, он был из людей, которые не умеют отказывать.

— Давай, Амфиладов! — поспешил разрешить староста и шепнул Уланову: — Чертежник из КБ, подражает Вознесенскому. А так — симпатяга.

— Рассказ ничего, хороший… — стеснительно начал Амфиладов. — Актуальный… Мне понравился… Хороший рассказ, ничего. Мне одно только не понравилось. В рассказе эти подонки последние — этот пьяный водитель, потом вор, ну, и хулиган, правонарушители, словом. С ними как?.. Может, помягче надо бы… Они же осознали свое поведение. — Амфиладов выталкивал из себя каждое слово. — В рассказе показано, что осознали… А в космосе знаете какой минус? Они же вмиг там заледенели. Может, гуманность надо проявить — люди все ж таки… И такая там сознательность кругом, красота, порядок… Ну, споткнулись напоследок, надо же по-человечески. Вот именно — по-человечески! А в целом мне понравилось: так и будет на Земле…