Георгий Березко - Присутствие необычайного

— Что же во-вторых?… Характеристика с производства тоже не за красивые глаза дается, тоже ведь серьезные люди писали.

— Характеристики надо, разумеется, учитывать, — сказал судья. — Но вы ведь знаете: коллектив к своему человеку не проявляет частенько должной объективности — слишком сочувствует.

Антон Антонович помрачнел: толстенькое лицо его приняло надутое выражение: он соображал, что можно было бы сказать «в-третьих», какой еще довод привести?

Из открытой форточки был слышен шум оттепели: дробная капель, журчание, плеск; время от времени согласно, как по команде, ревели в отдалении моторы автомобилей: там, на перекрестке, красный свет сменялся на зеленый, и они разом устремлялись вперед. Пахнувший талым снегом, будто наполненный холодящей мятой, воздух вливался в комнатку. И вдруг громко стукнула форточка, прихлопнутая к раме порывом ветра, — все оглянулись на окно. А для Антона Антоновича словно бы прозвучал сигнал к решительному выступлению. Он тоже с силой хлопнул ладонью по столу.

— Вот что хотите! — высоким, утончившимся голосом воскликнул он. — Ругайте, что задерживаю вас… А нет у меня веры, что этот мальчишка Хлебников… Хоть и сам он показал на себя. А не пойму я его! Не похож он на человекоубийцу. Ну, не похож! Не прост он — верно! На ненормального тоже не похож! Свидетели в один голос тоже…

— Дружки, его, одна компания, — сказала Аглая Николаевна, на нее вспышка Коробкова не произвела впечатления.

— И дружки, и не дружки, соседи тоже показывали… Чем же Хлебников всех купил? — выкрикнул Антон Антонович.

В его мыслях промелькнули вставшие сегодня перед судейским столом люди: это были заводские ребята, горячившиеся, неловкие, путавшиеся в словах; бригадир — немолодой, в теплом шарфе на шее, дававший показания с виноватым видом, точно он нес ответственность за случившееся; две квартирные соседки убитого — одна, помоложе, была чрезвычайно оживлена, чувствуя себя в центре внимания, и все поворачивалась в зал, рассказывая не суду, а публике. И все они в той или иной степени недоумевали: одни огорчались, другие словно бы не верили.

— Извиняюсь, конечно! — вздрагивающим голосом продолжал Антон Антонович, он вконец разволновался и встал. — Но это фантазия думать, что все свидетели сговорились. Фантазия и даже поклеп… прошу извинить.

— А я не обидчивая… — сказала Аглая Николаевна, глядя мимо Коробкова. — А только я довольно прожила на свете. Хлебников, может и попугал кого… через своих дружков. Тоже бывает.

Так они пререкались, пока судья хранил молчание; он листал пухлую, подшивку «Дела», кое-что перечитывал, в нескольких местах проставил запятые (найти вполне грамотного секретаря суда на полагавшуюся по этой должности зарплату было нелегко). Но не грамматические ошибки секретаря беспокоили сейчас судью — он искренне остерегался судебной ошибки.

В потоке дел, проходивших через его руки, в этом нескончаемом потоке обманов, обид, лжи и корысти, злобы и покушений на чужую собственность, пьяных и не пьяных человеческих катастроф дело Хлебникова выделялось. Выделялось и по тяжести преступления — судье не так уж часто приходилось обращаться к статье кодекса, по которой оно проходило, и по суровости возмездия, ожидавшего преступника. Оно, естественно, вызывало к себе особенное внимание начальства, знали о нем и в горсуде и в министерстве. И судья без удовольствия, надо сказать, принял его к рассмотрению. Впрочем, при первом знакомстве дело показалось в общем-то несложным: фабула, если прибегнуть к юридической терминологии, была достаточно выяснена, вина подсудимого — очевидна, и подсудимый к тому же не запирался… Словом, оснований для кассации в случае обвинительного приговора не предвиделось. Но к концу этого трудного дня Иван Захарович не испытывал уже той уверенности, с какой утром он открывал заседание. Поведение подсудимого на суде, весь его облик, его личность внушили судье неопределенные сомнения в справедливости своего и не только своего заранее составившегося мнения.

Иван Захарович листал дело, а в памяти его всплывали старые ошибки — и чужие и свои… После двадцати лет судейства ничто, казалось, не могло уже не то что потрясти, а хотя бы удивить. Люди, их внутренние побуждения, подоплека их поступков, их скрытые намерения, их маневрирование в подсудных ситуациях не представляли уже ни тайны, ни особого интереса… А вот этот конопатый мальчишка, так легко сознавшийся в тягчайшем преступлении, возбудил любопытство и, что совсем уж недопустимо для судьи, — нечто близкое к сочувствию… Откуда оно взялось? И вообще, судья не имел права размягчаться — жалеть или не жалеть: он был судьей, стражем закона, и только!

Иван Захарович оторвался от чтения протокола и поглядел на заседателей, на эту непреклонную в недоброй предвзятости женщину из сберкассы, на горячившегося без толку, хотя и симпатичного, бригадира каменщиков… На серьезную помощь от них он не рассчитывал: заседатели — так уж повелось — чаще всего послушно шли за председателем суда, решать приходилось ему.

— Давайте, товарищи заседатели, пройдем еще разок по данным следствия, по показаниям… восстановим последовательно картину, если не возражаете? — сказал он.

Аглая Николаевна неопределенно повела головой, гладко причесанной, с тугим пучком пониже макушки, в который был воткнут дешевый, украшенный стекляшками гребень, — кажется, она считала все это пустой тратой времени, но возражать не стала.

— Да, да, восстановим, как оно было… — тотчас согласился Антон Антонович. — Много туману… А паренек совсем еще зеленый.

— Ну, не такой уж молокосос — должен отвечать за свои действия… — сказал судья, досадуя и на собственную неуверенность. — Девятнадцать лет — я в эти годы…

Он не закончил, снял очки, поморгал морщинистыми коричневыми веками и опять надел.

— Прошу внимания! «Обвинительное заключение», читаю: «…Второго октября вечером, точное время не установлено, Хлебников Александр Иванович в состоянии опьянения пришел в гости к своим знакомым, гражданам Сутеевым Роберту Юльевичу и Катерине Егоровне, проживающим…» Так, в состоянии опьянения, — выделил голосом судья. — Пришел, значит, в гости…

— Откуда известно, что в состоянии опьянения? — перебил его Антон Антонович.

— Из собственных показаний Хлебникова, вы же слышали.

Судья продолжал листать «Обвинительное заключение».

— Между прочим, разное бывает опьянение, — пробормотал как бы про себя Антон Антонович, — свидетели не подтверждают…

— Перейдем к свидетелям, — сказал судья.

Он перекинул несколько листов.

— Вот из показаний Жариковой А. Т., год рождения одна тысяча девятьсот тридцатый, домашняя хозяйка, проживающая в одной квартире с Сутеевыми. Читаю: