Георгий Березко - Присутствие необычайного

Она отпила из чашечки и задумалась.

— Прости, что я тебя заставил, — искренно повинился Хлебников.

— Я сама хочу понять, почему я ушла… И я уже не вернусь домой, — заявила она. — Может, потому, что мне было слишком уж хорошо, слишком благополучно. И дача у нас есть, и большая библиотека…

— О, библиотека! — воскликнул Хлебников. — У меня тоже была дома, совсем маленькая.

— Папа очень гордится своей — редкие издания, восемнадцатый век, прижизненные издания Пушкина… А зачем они ему у себя дома? Чтобы тщеславиться перед гостями. Вообще в коллекционировании есть что-то, похожее на алкоголизм. А моя жизнь — вся, до последнего вздоха, была уже заранее известна, как железнодорожное расписание. Разумеется, университет, какая-нибудь приличная профессия, вроде театроведа; моя сестра на театроведческом… Потом — приличное замужество и еще одна такая же приличная, моя собственная семья. Ну вот… в один прекрасный день меня, как из духоты, потянуло от всего этого.

— А куда? — спросил Хлебников. — Куда потянуло?

— Хочешь еще кофе? — вместо ответа предложила она.

— Налей… Тебе и теперь, ты говорила, скучно у нас.

— Весной, может, и раньше, я уеду… Я уже решила. Не останусь же у Райки с этими ее ширмами.

— Смотри, не заскучай и уехав, — сказал Хлебников. — Но вообще я тебя понимаю… Слышишь про КамАЗ — хочется на КамАЗ, слышишь про Тольятти, про ВАЗ — хочется на ВАЗ, шутка ли стотысячный завод! Бывает, конечно, по-разному: и за длинным рублем люди едут, и — где полегче с бытовыми условиями. Или вот, как ты… — он замолчал.

— Говори, говори, не стесняйся, — сказала Лариса.

Она с открытым вниманием всматривалась в своего гостя. Видимо, от вина, выпитого с кофе, а возможно, от самого ее общества Александр тоже изменился: в электрическом свете, наполнившем комнату, светилась не только его рыжеватая, лохматая шевелюра, горело его осыпанное веснушками лицо крестьянского хлопчика, и блестели его бледно-голубые, прозрачные глаза.

«Иванушка-дурачок», — улыбнулась про себя Лариса.

— Едешь ты, и сама не очень знаешь, зачем едешь, — извиняющимся тоном сказал он. — А тут в чем дело?.. Может, никогда еще не было — не у всех, конечно, — такого сильного чувства, что ты не один на свете… По-газетному говорю, да? Чересчур часто мы их употребляем, эти слова, на собраниях и везде… Ты можешь себе вообразить, чтобы человек в домашней обстановке, с женой, например, наедине, разговаривал, как на собрании, заверял в своей преданности Родине. А он, между прочим, жизни своей не жалел за Родину… То есть не между прочим, конечно. Я и думаю: есть у многих чувство связанности — не знаю, как сказать, — со всем, что делается — и рядом, и не рядом, и со всем в мире. Мне лично кажется, что меня везде ждут… Ну и, конечно, где людям плохо… Мне вот кажется… — он застеснялся и с усилием проговорил: — Мне вот обидно, что меня не было там, когда Альенде отстреливался от фашистов…

Он окончательно засмущался, отвел взгляд. Лариса, будто всерьез, сказала:

— Много от тебя было бы пользы. Ты и стрелять не умеешь.

— Научился бы… — тихо проговорил Хлебников.

Не в силах побороть неловкость от своего возвышенного признания, он, словно бы его подбросило, вскочил:

— Ну, я пойду, — сказал он. — Мне пора.

— Никуда тебе не пора, — Лариса невозмутимо смотрела на него. — Мы не договорили, сиди! — приказала она.

Он послушно снова сел… Да и уходить ему, в сущности, не хотелось, тем более что разговор становился интересным. Ведь гораздо чаще приходилось с людьми разговаривать о вещах обыденных, о предметах практического характера: о девчатах — со сверстниками, о хоккее — зимой, о футболе — летом. Но ни хоккей, ни футбол не слишком почему-то занимали его, Хлебникова, мысли, ребята даже огорчались.

Взгляд его опять остановился на фото Че Гевары…

— Вот объясни мне, — начал он, — Че Гевара не за себя воевал… Он хотел поднять на борьбу нищих, угнетенных, а они… они… Тебе все известно, конечно. Сам он дрался, как лев, а те, за кого он дрался, его не поддержали. Он остался один, почти что один, и погиб… Я читал о Че Геваре, вышла книжка в серии «Жизнь замечательных людей». Ты читала? Другой, наверно, скажет: «Зачем это ему было? Сидел бы у себя на Кубе, делал бы свое дело… — и остался бы жив».

— Ему было мало, должно быть, — ровным голосом, даже бесстрастно проговорила Лариса. — Есть люди, которым неспокойно, когда кому-нибудь плохо.

— Да, да, он был такой… Страшно подумать: один, больной в тех жутких лесах… Его предали, конечно? Почему, ну, почему?! — Хлебников взволновался, покраснел. — Альенде тоже предали… Почему?

— А очень просто: люди не любят тех, кто не похож на них, — сказала Лариса. — Кто лучше, красивее… Особый вид зависти — самый опасный.

Хлебников взглянул на нее с недоверием.

— Были и всякие другие причины. Но эта — психологическая, — добавила она.

— Не пойму я… — хмурясь, проговорил он.

— Чего ж тут не понимать? Если в стае ворон попадается одна белая, ее заклевывают черные, — сказала Лариса. — Пей кофе, пока что…

— Пока — что? — переспросил Хлебников.

Лариса засмеялась, и в ее посиневших глазах появилось напряженное внимание.

— А ты знаешь, тебе трудно придется.

— Что значит — трудно?

— А то и значит…

— Ты что, гадалка?

Она отрицательно повела головой.

— Всяких сложностей у тебя будет уйма. Но ты мне нравишься.

— Ладно, — сказал он, — ты мне тоже… А насчет сложностей — не думаю… Откуда? Конечно, все может быть.

— Послушай, — сказала она, не отводя от него прямого взгляда. — Хочешь, будем с тобой встречаться?

Он встал с ошалелым видом.

— Не хочешь — со мной?! Что ты молчишь? — спросила она.

— Да нет… Я… — выдавил, наконец, он, — но мы же встречаемся…

— Ты действительно дурачок? — сказала она. — Или это временно?

— Но погоди… — Хлебников стал что-то соображать. — У тебя же есть Заборов.

— Нет у меня Заборова. — Она тоже встала и подошла близко к Александру. — Уже нет.

— Но почему? — безотчетно пробормотал он. — Это такой парень — умница…

Лариса рассмеялась — она пришла в прекрасное настроение.

— Нет, ты вправду дурачок. И никогда твоего Заборова не было у меня. Он слишком для меня умен… Так ты не хочешь со мной встречаться?

Она положила руки на плечи Александра, еще приблизилась, и он ощутил запах духов — очень приятный и ни на что не похожий, никогда им не слышанный — вероятно, дорогих.

— Я, я… Хочу, и еще как хочу! — со всей искренностью вырвалось у него. — Но, видишь ли…

— Что — но? — спросила она.

— Видишь ли, я должен совсем скоро призываться, меня могут, наконец, взять в армию. А это — два года…

— А я не собираюсь просить жениться на мне. — Она смотрела ласково и смешливо; это была сейчас совсем другая, еще незнакомая Хлебникову Лариса.