Гарий Немченко - Брат, найди брата

И пока он без всякой надежды тянул руку, я пошел мимо замерших в ожидании около гостиницы разнокалиберных черных «лимузинов»: «На пятнадцать минут, ребята!.. Всего на пятнадцать». Кто-то в конце концов решился, заломил, естественно, как за всю смену, но уж больно мне хотелось прокатить Алана в приличествующем его должности автомобиле…

«Чайка» была довольно старая, но все же «Чайка», в просторном салоне мы уместились рядышком на заднем сиденье, и я не утерпел, стал Алана потихоньку подначивать. Издалека.

Вот, говорю, знакомые киношники рассказывали, как они снимали в Сухуми, и у них была «Чайка» — так сказать, реквизит… Так один южный человек — что? Договорился с шофером, чтобы тот каждое утро подъезжал за ним к дому и отвозил на работу, а вечером привозил обратно. В один конец — четвертной. Правда, шоферу приходилось всякий раз потом долго ждать, пока наниматель, скажем так, стоя одной ногой на подножке и держа руку на дверце, громко — чтобы вся улица слышала — последние распоряжения отдает утром жене, а вечером соответственно — подчиненным… Зато вся группа не знала недостатка в «Киндзмараули»… Может, говорю, и мне сейчас надо с нашим водителем договориться, и в следующий раз, когда ты приедешь в Москву, он тоже будет приезжать за тобой утром и вечером, а?.. Да и мне, говорю, давно бы не мешало разок-другой к какому-либо издательству подкатить на такой вот машине… Глядишь, и пошли бы дела мои повеселей!

Когда мы остановились и я расплатился, слушавший нас вполуха и деликатно посмеивавшийся водитель посерьезнел и с дружескою заботой сказал мне: «Оставьте ваш телефон — я ведь не один на ней… Надо поговорить с напарником. Против он, я думаю, не будет, но, как говорится, для порядка…»

Напрасно я пробовал убеждать шофера, что я шутник с детства. В конце концов он черкнул на клочке и сунул мне свой телефон. Шутки шутками, а там, глядишь, — мало ли?

И когда он уже отъехал и солидный Алан, как в школьные наши времена, хлопнул себя ладонью по коленке и посреди тротуара согнулся от смеха, я с удовольствием и с нежностью к нему лишний раз понял, что с другом моим все в порядке…

Но это присказка. Более того: присказка к присказке. Может такое быть?..

Сама присказка начнется с того, что три года назад я впервые отправился в Кисловодск, тоже с давлением, тоже со стенокардией. Туда позвонил мне из дома Алан: человек я в конце-то концов или нет?.. Могу я заехать потом в Орджоникидзе? Это не Москва, да: машину он, конечно, пришлет…

И единственное из условий, которое мне удалось отвоевать, было следующее: несмотря на известное всему миру осетинское гостеприимство, жить я буду в гостинице. Мы художники. Мы народ такой… И вдруг оно придет ко мне ночью? Вдохновение, естественно. Кто же еще?

Стоял самый конец апреля — теплынь к сушь. Деревья уже отцвели, но листвы еще не было, и темные штрихи веток лишь подчеркивали изумрудный окрас полей да голубизну отодвинутой солнцем дали.

В размытой сини высоко над Пятигорском кувыркался красный спортивный самолет. Набирая скорость, несся к земле, где-то меж коричневатых холмов выходил из пике и снова очертя голову бросался вверх.

По обеим сторонам черного от резины асфальта, чуть съехав на обочину, замерли легковые автомобили, и возле них кучками и по одному, задрав головы, стояли усатые мужчины в громадных кепках, которые на Кавказе называют «аэродром». Может, думали, что лихому летчику в красном самолетике вдруг и в самом деле понадобится запасная полоса?.. Тут-то их безразмерные кепари и пригодятся.

Таймураз, молодой шофер министра культуры, не остановился, даже не сбросил газ — вверх поглядывал только искоса. И мимо серых, лишь начинающих наливаться зеленью садов Кабарды, мимо подметенных, с каменными оградами аулов, мимо уже слегка посветлевших, уже вернувшихся в русло рек с бескрайнею галькой по отлогим подсыхающим берегам наша «Волга» неслась так, словно Таймураз участвовал в одному ему известном пробеге.

Кое-где на молодой травке рядом с дорогою стояли фургоны автолавок, курились дымки, и поверх опущенного рядом с водителем бокового стекла ветер швырял внутрь горьковатый запах горелого жира.

«Таймураз, может, по шашлычку?» Очень мне хотелось остановиться, потоптаться возле дымка — приобщиться.

Он многозначительно говорил: «Надо терпеть».

Потом по обеим сторонам потянулись ровные поля яркой яичной желтизны — цвел рапс, а где-то далеко за полями, справа, вдруг проявились синие горы с облитыми молочной белизной снежными пиками. Мелькнул пограничный столб с названием республики на просторном щите, и Таймураз резко затормозил: посредине трассы, на белой осевой линии, стоял человек в расстегнутом сером плаще и в шляпе. Левая рука его была в кармане пиджака. Правую он тянул ладонью к обочине.

Наша «Волга» послушно съехала с шоссе и через пологий кювет вынырнула к подножию невысокого холма. Здесь на крошечной поляне стоял газик, на капоте у которого была раскинута самая настоящая скатерть-самобранка со всеми уже возникшими на ней припасами. Около газика держались рядком двое молодых мужчин. У одного в руках был поднос, на котором вместе с осетинским пирогом из сыра — олибахом — и вареною курицей стояла бутылка «Российской» с надетым на горлышко перевернутым стаканом. У другого — пузатый кувшин кукурузного пива и с серебряным краем рог.

Пока вернувшийся от дороги мужчина в плаще и в шляпе, называя меня по имени-отчеству, как старому знакомому долго жал руку, мягко говоря, что министр, к большому огорчению, болен и потому встретить друга на границе Осетии попросил их, своих товарищей, я судорожно старался припомнить, что бы такое можно было поставить себе в заслугу перед этой землей, на которой теперь стоял… Что?!

Написал как-то очерк о знаменитых с дореволюционных времен джигитах Кантемировых. Работалось мне над ним в охотку, получился вроде бы ничего, с братьями Ирбеком да Мухтаром я дружу до сих пор и, когда они выступают в Москве, обязательно хожу на них посмотреть… Я ведь по матери — казак, я лошадник в душе. Тайный…

Это и все? Больше, пожалуй, как ни старайся, не наскрести.

Или все дело в этом слове, которое на Кавказе окружено словно магией: г о с т ь.

Замотанный в Москве ежедневной суетой, задерганный бесконечными звонками, пристыженный измученным видом жены, которая чуть ли не каждый день после работы собирает на стол в моем кабинете или покорно терпит наши громкие заполночные застолья в маленькой кухне рядом с комнатой, где она спит; молча страдающий от того, что в ранние часы утра, когда мне обычно лучше всего пишется, к рабочему столу не пробраться из-за окруживших его раскладушек со спящими моими товарищами; мечтающий заиметь хорошего знакомого, администратора какой-нибудь хоть самой завалящей гостиницы — сколько я потом, вспоминая Осетию, говорил себе: и для тебя, несмотря ни на что, слово это всегда должно оставаться священным… Начать с того, что все мы, ну, все, какие бы самые удивительные различия ни отмечали нас, — разве мы не гости на нашей теплой и, спасибо, все еще пока зеленой Земле?